Дыхание Смерти

Не позволяли заглянуть в глубь дворов, разве только сидя верхом на лошади. Хотя вряд ли это доставило бы любопытному какое-нибудь удовольствие. Из-за оград несло чем-то кислым, причем из-за всех сразу, так что не было никакой возможности определить, что же является причиной появления столь непотребного зловония. С редкой ограды свешивалась ветка какого-нибудь дерева, почти без листьев, такая же запыленная, колеблемая порывами ветра, щедро осыпавшего серой мукой и деревья, и камни. Иногда мутная вода арыков приносила страшную болезнь, уносившую целые семьи. Тогда приходилось уходить за сотни лиг от города, чтобы найти чистую, не зараженную воду, и вода в городе дорожала в сотни раз, и тот, кого пощадила болезнь, умирал от жажды. Случалось, что город захлестывали полчища зачумленных крыс, и тогда он превращался в огромную могилу, где над сотнями непогребенных трупов носились тучи мух, которых называли здесь «синими бутылочками». И долго еще жизнь города не могла войти в нормальную колею.

Днем солнце нещадно палило, посылая огненные стрелы во все концы света.

Где-то они дарили жизнь и ласкали землю, но здесь они встречали только песок и камень, и снова камень и снова песок, раскаленный, как само светило. Зато ночью, когда пышущий жаром шар скрывался за краем земли и приходила вожделенная прохлада, люди выходили из дневных укрытий на ночной промысел. Кто на честный, а кто — на свой страх и риск. А остроты риску добавляла непроглядная чернота здешних ночей, без огонька, без малейшего просвета в заставленных окнах и плотно закрытых дверях, только слабый свет кованого слюдяного фонаря над дверями таверны. Фонарь горел не дымно, но, покачиваясь от порывов ветра, он отбрасывал на гладкую поверхность стены черные, зловещие тени. И что было самым тревожным, так это то, что черные тени двигались совсем не в такт пляшущим язычкам огня. Они подчинялись какому-то своему, одним им ведомому ритму, и двигались в четко определенном направлении, по одиночке, а то и группами, соблюдая определенный ритуал остановок и загадочных телодвижений, после которых одни из них исчезали, а другие снова появлялись. От этого танца теней веяло какой-то угрозой, неуловимой, но неумолимой.

В маленьком, незаметном домике, который располагался недалеко от таверны, но был настолько плотно закутан во тьму, что казался домиком-невидимкой, в комнатке, с двумя камышовыми ширмами, затянутыми белым шелком, в самом центре ее, на циновке, сидел, поджав ноги, человек. Сказать, что он был стар, значило ничего не сказать. Он был древен, даже не как камни стен, а как земля вокруг этих камней, как вечное небо над головой. Седой, когда-то сильный и ловкий, а теперь высохший, точно каштан, он сидел без движения, глядя прямо перед собой бесцветными глазами. Но в них, в этих глазах, не было старческого слабоумия — они светились жизнью, мудростью, мягким добрым светом и глубокой уравновешенностью. Кожа его, когда-то смуглая, теперь казалась белее снега, прямо перед ним на полу стоял маленький светильник, блуждающий огонек которого точно плавал по темной поверхности масла. Белые ширмы, такие же древние, как и их хозяин, в полутьме казались огромными окнами в потусторонний мир. Сходство это подчеркивалось удивительными по тонкости и живости изображениями черного, с пятью золотыми когтями на лапах, тонкоусого Дракона на одной и красно-черной змеей, кусающей себя за собственный хвост, на другой. В комнате витал едва уловимый аромат роз и крепко заваренного тхая.

Казалось, старик ждет.

И он дождался. Прямо перед ним, на линии его лучистого, говорящего взгляда, вдруг обозначился силуэт человека, мужчины, в просторном одеянии, не стесняющем движений. Он был невысокого роста, худ, но гибок, как веточка молодого дерева, и лицом весьма похож на старого Дзиока, только на несколько столетий моложе. Фигура уплотнилась, стала зримее, четче. Мужчина словно сошел с невидимой лестницы на раскрашенную циновку, поклонился старику и сел напротив. Тот все еще молчал.

— Здравствуй, Учитель, — произнес молодой, — рад видеть тебя.

Дзио-ка кивнул не отвечая.

Казалось, он не обращает никакого внимания на вошедшего и даже не видит его, но Дзигоро знал, как зорок этот бесстрастный взгляд его Учителя, как обманчива его отрешенность. Он, без сомнения, увидел и понял все, что только можно было увидеть и понять.

— Я тоже рад видеть тебя, — произнес старик глубоким и неожиданно сильным голосом. — Как далеко ты продвинулся в своих поисках после нашей последней встречи?

— Я умер, Учитель, — слегка удивленно ответил Дзигоро.

— Это я заметил, — невозмутимо кивнул старик. — Ну а еще что-нибудь ты сделал?

Дзигоро рассмеялся с явным удовольствием:

— Ты ничуть не изменился, Учитель.

— Ты тоже, — ответил Дзио-ка. — По-прежнему не отвечаешь на вопросы, а ведь я спрашиваю не о пустяках.

Дзигоро стал серьезен:

— Я видел его, Учитель.

— Делви?