Дыхание

Неотступно вокруг меня вращалась мертвая галактика, населенная расами суккубов и деградировавших ангелов света. Достаточно было выглянуть из окна, чтобы холод пробрал до костей. Население по большей части состояло из серых козлов и сломленных гуманитариев.

Они верили только в то, чего у них никогда не было толком. Слово «искусство» у них провоцировало маркетинговые ассоциации, но в целом вызывало головную боль, срывая в приапейю подросткового сленга. Их мысли о творчестве убивали надежды и порождали их в небывалых количествах, потому что главным понятием была зависть. Стоило прислушаться, как сразу охватывала кровососущая атмосфера, где сновали электрические зайцы, отчаянно и ровно молотя в свои маленькие барабанчики.

Целыми днями я не покидал свой дом. В нем, как и сейчас, царила нераскрывшаяся вселенная; я мог созерцать ее только в снах без сновидений. Иногда появлялся Егор, неудавшийся поэт, зато вполне оперившийся оптовик, и когда он начинал считать деньги — а не считать их он не мог, и пересчет проистекал даже когда он не видел денег, или когда денег было недостаточно много или деньги слишком медленно порождали деньги — он смотрел на мою вселенную склочным взглядом и перебрасывал в руках колоду истин, и от зрелища хохочущих призраков хотелось блевать.

Я с тревогой жду времени, когда смогу забыть о поэтах, погибших за последние десять лет. Они живут или думают, что живут, но лучше бы однажды в офисе им повстречалась Смерть, окончательная и бесповоротная, самая прекрасная из женщин; что ни день я заходил в отель «Усталость», мягко мерцающий возле отданной под коммерческие рейсы взлетной площадки, где раньше встречали ангелов. Что за участь — не быть здесь, не быть там, и быть везде, с преданным своим даром как с гирей на шее. Поэты — штрафной батальон. Они ушли первыми, а единицы, вернувшиеся домой, остались калеками. Каждое наступление толпы убивает их, взлетающих с мечом на танки. Их победы теперь вряд ли заметят, как, впрочем, и могилы; они не от мира сего, но как получилось, что без них не стало этого мира?

Мне надоело чувствовать себя последним поэтом и смотреть, как уносятся в небо погибшие парашютисты, раскачивая белыми крыльями. Ко мне приходят только тени, научая меня как избавиться от слова «слишком».

Они говорят, что это слово взяло меня в оборот и лишь по этой причине я неспособен умереть как все честные граждане. Они правы. Мне слишком весело на их смурной работе, слишком скучно на их вечеринках, слишком свободно там, где нужно ощущать благоговейный трепет, вызванный оккультной логикой продаж и обретений.

Мои собратья-волхвы разбрелись кто куда. Одни ударились в коммерцию — магию, пиар и астрологию, другие — в теософские дебри и глухой оппортунизм.

Мне все чаще кажется, что лорд-аватар остался один. В тот день, когда он покидал Россию, мы собрались в Шереметьево-2 — тридцать волхвов со всей страны, не посланники, а уцелевшие. Мы представляли знаки всех шести родов: Одина, Шивы, Прометея, Зороастра, Иисуса, Магомета. Понадобилась охрана. Спецназ 2D-кшаттриев, последний осколок Медвежьего легиона, выстроил живой коридор вплоть до трапа самолета.

Грегуар еще командовал своей центурией. Он печально подмигнул мне, когда вслед за Параэкхартом мы проходили под вознесенными в небо штандартами.

Лорд-аватар был как всегда энергичен и бодр. Его плащ взлетал на октябрьском ветру будто флаг уходящего фрегата; гремела барабанная дробь, алые гривы на шлемах воинов рвались, пламенели как в дни побед, отчего на душе становилось паршиво и дико. Когда запели трубы и лорд поклонился каждому из нас, я понял, что прошел последний день, когда я надевал свою белую рясу.

Лорд-аватар предостерег нас от опасности раскола.

Может быть, это сыграло особую роль в том, что теперь я все чаще думаю о доктрине Отступников. Как известно, отщепенцы — буддисты и сторонники нелегальной школы Адвайта — живут в резервациях Внутренней Монголии, в оазисе Черчен и в урочищах Тибета, окруженные войсками дружественного Параэкхарту Китая. Оппозиции запрещен въезд во все страны мира, в том числе в Монголию. Из всех моих знакомых живого Отступника видел только Грегуар. Он участвовал в антитеррористической операции, когда Отступники объявили войну всему миру. Странная история. Философский самиздат, дошедший до меня, убеждает в исключительном миролюбии оппозиции. То же утверждает Грегуар. Когда соединенный спецназ Шотландской и Уральской дивизий ворвался в монастырь Санпо, никто из монахов не оказал сопротивления, чем огорчил воинов и едва не сорвал успех операции. Учение Отступников — недвойственность. Согласно этой доктрине, добро и зло суть одно и то же, являясь равноценно иллюзорными объектами сознания. Проще говоря, Вселенной не за что держаться, кроме нашего представления о ней.