Дыхание

Как я сам, ты была в разводе, но снова ввела себя будто глюкозу в вены старого дурака Гименея. В первый день знакомства, если ты помнишь, мы сошлись во мнении, что убийствен не развод, а брак. В процедуре развода есть нечто успокоительное, нечто от природных катаклизмов или похорон. Ты сделал все что мог, отдал дань, отмучился и сбросил отравленную шкуру, и вот сидишь и наблюдаешь, как твою боль методично поглощают юридические канцеляризмы.

Необходимо признать, что я не светский человек. Я не люблю и не умею болтать с женщинами за жизнь. Для таких бесед у них есть подружки, а у меня — знакомые, все остальное — плоть и чувства. Но в этот раз все начало меняться. Бросив пару фраз и отозвавшись на ее ответы, я ступил на тонкий лед, — или, напротив, из угольного холода глубин мне засияла нимбом прорубь. Я сделал шаг из неподвижности, но не сделал и шага. Наверное, так плавают рыбы, без всякого участия воли, ума и так далее. В конце концов мы договорились до того, что жить категориями уголовного кодекса значит быть в какой-то мере сверхчеловеком. Страсти, какими бы сильными они бы ни казались, в этой книжечке назывались холодно и просто: «совершение насильственных действий с целью вымогательства», или с другой целью, изображенной бескровно, будто бы их сочинял какой-нибудь финский бог. С этой точки зрения любое сильное чувство тянет на пожизненное. На минуту я задумался, вспоминая речь судьи на процессе о моем первом разводе. После той глубокой заморорзки, что предприняли создатели УК, страдания стали законченны, универсальны, аккуратно упакованы в серую бумагу. Только так и можно смотреть на жизнь, — подумалось мне. Но вскоре появилась ты, о моя золотая птица, и я выбросил эти мысли, еще не зная, что это ключ к волне, на которой проходит жизнь твоего ума.

Бог мой, Каннибель, как ты легкомысленна. В твоей жизни царит необходимость, но ты не пасешь свои чувства на этих забетонированных полях. Над тобой — небо, впереди — залитые светом лужайки, Солнце в вечном зените и полная Луна, и ты летишь вперед, не ведая о земном притяжении. Если ты хочешь послушать меня, я расскажу как сумею…

Когда известный тебе плод сорвался с мирового древа Иггдрасиль и угодил по голове сэра Ньютона, он открыл закон, о котором давно знают все страдавшие в любви.

Эта каста отверженных может многое поведать о падении. Я чувствовал себя словно христианский миссионер в Африке. Ты — одна из каннибалов. Вас миллионы. И ты прекрасна, потому я назвал тебя Каннибель. Все прежние имена отменяются: осталось только то, что есть сегодня. Мы вошли в настолько шаткий мир, что бредить будущим и прошлым нету смысла.

Иногда я думаю о том, что с нами произошло. Для тебя все осталось прежним; я тоже веду прежнюю, в сущности, жизнь. Когда появляются деньги, иду в кафе «Волна». Любые названия ничего для меня не значат, но «Волна» — это все-таки лучше, чем «Ура», или «Пещерка», или какое-нибудь из тех идиотских сопливых имен, которыми так любят называться хозяева провинциальных кабаков. Принято судить о заведении по его посетителям, но здесь ты не найдешь ничего необычного, тенденциозного. Та же публика, что и везде, и готовят ни хуже, ни лучше. Может быть, именно это обстоятельство и привлекает меня сюда, плюс то, что я терпеть не могу готовить. Но самое главное — сюда не доносится вой над твоим трупом, вой, сжигающий мои уши. Сюда приходят старые актрисы в платьях принцесс, но без париков, и с большим воодушевлением мочатся в канаву. Здесь уже три или четыре раза меняли персонал, но всегда он оказывается поварихой из трущоб и девушкой, что жмет как дрессированная мышь рычаг на пивном аппарате, болтая со скользким плебей-плейбоем; здесь тот же паршивый кофе, что и пять лет назад, но я не могу от него отвязаться. В нем смешан запах улицы, текущей за витриной, запах слов, слетевших с твоих губ, и лимонный привкус фонарей. Здесь нет Armani, Rolex и фальшивого лоска — все слегка потерто, зато настоящее, от кожи на стульях до древесины в обивке.

«Волна» неизменна; сюда приходят и уходят, а следы исчезают к утру, оставляя горсть монет, которые изчезнут, может быть, еще до наступления утра. Я — кафе «Волна», с той лишь разницей, что всеми витринами я смотрю на твое потерянное тело. Тебя лижут морозостойкие закутские псы, обходчики железных дорог, малолетние бакланы из общаг, караванщики, кричащие на горбатом диалекте, и все они называют тебя своей. Все происходит на столе передо мной — кафе в кафе, стакан в стакане, и потому мне бывает так невыносимо легко выходить в дождливый вечер, зная, что никто меня не ждет — и это взаимно.

Каннибель, это проходит. Я снова чувствую приближение…

Один — верховный бог в скандинавских мифах. Покровитель молодых героев, мистиков и поэтов, для которых выковывал волшебные мечи.

Черный Лебедь (Калаханса — санскр.) — образ божественной творческой силы в символизме древней Индии.

2

3:14:15 PM. Никаких результатов.