Двуллер-2: Коля-Николай

– Это ты в Америке получил бы девяносто лет… – сказал он. – А у нас больший срок поглощает меньшие, так что отделаешься легко!

Грядкин и сам знал про это – все же в прокуратуре работал. Но и шесть лет, «корячившиеся» ему, пугали его, казались громадным сроком. При этом он совершенно не думал о том, о чем, казалось, должен бы думать целыми днями: об Ирине, о том, как все у них сложилось и почему, о том, дождется ли она его. Мысли эти были заперты где-то в железном ящике сознания на большой замок. Иногда у него были лихорадочные приступы: ему казалось, что надо только подумать, и он сумеет обмануть всех – судью, прокурора, государство. Он придумывал какие-то уловки, готовил речи на последних клочках бумаги, составлял вопросы, разыгрывал в голове целые спектакли, на которых умело ставил в тупик и судью, и прокурора. Однако в жизни из этих спектаклей не получалось ничего: судьи говорил, что вопросы не существенны и к делу не относятся, прокуроры откровенно зевали, смотрели на часы. Грядкин понял, что участь его предопределена. Именно так и думал – участь предопределена (всплыло из какой-то читанной давным-давно книжки). Он говорил себе, что раз так, надо успокоиться и впасть в спячку, в анабиоз, переждать эти месяцы, годы. Иногда это удавалось. Но иногда на Грядкина накатывало: он снова начинал придумывать каверзные вопросы судье, просил встречи с адвокатом.

Весной его привезли в тот город, где они встречали с Ириной свой первый Новый год, где жили его родители. Грядкин думал, что надо им как-нибудь дать о себе знать. «А то думают поди, что помер… Или для них лучше, если бы я и правда помер?» – думал Грядкин: хоть и звенели до сих пор в ушах отцовские слова, но все же не верил он в них до конца. Когда его вызвали на первый в этом городе допрос, Грядкин вдруг понял, что лицо адвоката ему знакомо. Мало того – и адвокат смотрел на него круглыми глазами. Потом, правда, отвел взгляд, и делал вид, что видит Грядкина в первый раз, но Грядкин-то уже вспомнил: Прокопьев!

Когда допрос кончился, Прокопьев спросил у следователя, можно ли ему пообщаться с подзащитным. Следователь разрешил. Они остались одни.

– Дааа… – понизив голос, протянул Прокопьев, – вот уж кого не ожидал здесь увидеть, так это тебя, Николай Викторыч…

– А уж как я не ожидал себя здесь увидеть… – усмехнулся Грядкин.

– За что же тебя?

– Так в деле все написано…

– Ну да, ну да… Мошенничество. Покупали и не платили. Использование подложных бланков и печатей. Ишь ты… Бланков и печатей…

Тут Прокопьев поднял на Грядкина глаза. Грядкин слегка улыбнулся и кивнул. Они поняли друг друга. «Не утерпел, не утерпел…» – подумал Прокопьев.

– Я тебе могу чем-нибудь помочь? – спросил он.

– Съездите к родителям… – попросил Грядкин. – Скажите, что я здесь. Пусть хоть не теряют…

– Хорошо… – сказал Прокопьев. – Скажу.

Грядкин тут же написал родителям коротенькое письмо. Признавался, что в тюрьме, но уверял, что ни в чем не виноват.

Через два дня Грядкина вызвали из камеры для встречи с адвокатом. Уже по сочувственному его взгляду Грядкин понял, что хороших новостей нет.

– Ходил я к твоим родителям… – сказал Прокопьев.

– И что? – спросил Грядкин.

– Отец дал тебе 500 рублей и велел передать, что это – все… – значительно проговорил Прокопьев. – Знать он тебя не знает, видеть не хочет. Я попросил было собрать характеристики на тебя от соседей, но они сказали, что ничего такого делать не будут – не хотят позора. И велели больше мне к ним не приходить.

Грядкин молчал. Глаза его тускло мерцали на дне черных колодцев. Прокопьев посмотрел в эти глаза и вздохнул – ему было все же жаль этого парня.

– Вот возьми… – достал он из портфеля какой-то пакет. – Жена тебе собрала домашнего.

Он еще помолчал, а потом сказал:

– Не ту грядку ты выбрал, Коля, не ту…

– Ничего… – проговорил Грядкин. – Пробьюсь…

Глава 7

– Что это? Что это, а? Это ты кому, сука, пишешь такие слова – «Любимый, вся твоя»?! Что-то мне ты такого уж сколько лет не говорила! Что, проститутка, хахаля завела?!

Радостев бушевал. На столе лежал сотовый телефон, тот самый, который Грядкин как-то раз купил Ирине. Тут же лежало и его тюремное письмо. Ирина с тоской подумала, что незачем было приносить это все домой. Но прятать было негде – работа у Ирины была теперь такая, что ничего своего она там не оставляла, боялась – пропадет.

У стены, злорадно ухмыляясь, стояла Ольга. Ирина поняла, что сноха и отыскала телефон и письмо. Не велик, впрочем, был тайник – в ванной на полке, в дальнем углу, за старыми банками и емкостями с разной бытовой химией она положила этот пакетик. Чего Ольгу понесло туда? «Шарится, везде шарится, сволочь…» – с ненавистью подумала Ирина.

– Что это за «Коля-Николай» такой, а?! – свирипел Радостев.

– Тебе-то какое дело? – пока спокойно ответила она. – Ты чего вдруг всполошился? Я же жена, не бутылка, бутылку-то у тебя никто не отнимает, бутылка-то от тебя никуда не уйдет… А жена тебе уже лет десять не нужна.

– Да какая ты жена! – завопила гнусавым голосом Ольга.