Двуликий бог (СИ)

Я не знала, жив сильный ас или нет, и была не в состоянии осознать всё происходящее, отличить действительность от бреда воспалённой разбитой головы. Я только шептала, как одержимая: «Живи! Живи… Не покидай меня!» Я и сама не понимала, убеждала ли Локи или себя. Глаза застилала туманная пелена слёз и изнеможения, руки затекли и не слушались, а я лишь сменяла один окровавленный край светлой ткани на другой. Когда Хакан вернулся с Хельгой и её верными спутниками, со стражниками, оставшимися в живых, я уже не помнила себя, но судорожно зажимала рану и по-прежнему шептала: «Живи!» Моё застывшее онемевшее тело с трудом удалось отнять от умирающего супруга. Кажется, я кричала и плакала, сопротивлялась. А потом, в конце концов, обмякла. Мир померк.

Глава 25

Верно, я долго пролежала в забытьи. Сначала я и вовсе не помнила себя, и всё вокруг жадно поглощал мрак — спокойный и густой. Позднее в моё сознание начали пробиваться отблески света, и я видела какие-то смазанные неясные образы, как будто слышала далёкие приглушенные голоса. Не знаю, было ли что-то на самом деле, или оно мне только снилось, но я страдала оттого, что не могла вырваться из крепких засасывающих объятий бреда и слабости. Я нужна была в золотых чертогах, и я должна была вернуться, вернуться как можно скорее. А затем я увидела диковинный сон.

Множество лёгких манёвренных драккаров уплывали прочь от меня, мягко разрезая неподвижную водную гладь, а я оставалась на берегу и растерянно смотрела им вслед. Одна за другой искусно выточенные ладьи удалялись, превращаясь в расплывчатые тёмные пятна, тающие в полумраке ночи, а затем вспыхивали яркими жаркими огнями, будто подожжённые меткой стрелой. Я стояла, взволнованно прижав ладони к груди и замерев, не в силах шевельнуться, не помня причины своего судорожного беспокойства. Далёкие отблески пламени мерно покачивались, усыпляя бдительность, и исчезали у горизонта. Мне было так тоскливо, что от боли щемило сердце, но я никак не могла уловить суть своего томительного огорчения. Казалось, правда была так близко, но…

Вслед за павшими воинами с берегом простился последний корабль, самый просторный и важный, на нём пылало так много танцующих огней. На самом носу, украшенном образом невиданного доселе зверя, гордо расправив широкие плечи и легко удерживая равновесие на его голове, стоял величественный бог огня. Весь облик его был устремлён вдаль, в небеса, за горизонт, глаза смотрели в глубокие тёмные воды смело, но тускло — не было в них больше того жаркого пламени, что способно и павшего возвратить к жизни. Я кричала и звала, умоляла, но ни единый мускул не дрогнул на его красиво очерченном лице, гордом профиле, и взгляд по-прежнему был обращён в пустоту. Он уходил. Он уходил навсегда, я понимала это с пронзительной ясностью, леденящей душу. И я ничего не могла изменить.

Я хотела броситься в воду, но она обожгла босые ступни ледяным мертвенным холодом, а подол длинного ночного платья заиндевел. Нас разделяла невидимая глазу граница, которую я была бессильна разрушить, пересечь. Локи уплывал вдаль. Его несчастная жена оставалась. Примерзала к земле в порыве немого отчаяния, даже не испуганная, а сломленная, опустошённая. Я сдалась. Смерть победила. И где-то под сердцем не оставалось ничего, кроме растерянности и горечи. Не было сил. Не было надежды. Не было Сигюн. Бог лукавства протянул руку к небесам, будто желал коснуться тонкими пальцами лика луны, как щеки желанной избранницы. В один миг сильное молодое тело рассыпалось мириадами жарких искр, и жестокий северный ветер унёс их прочь, не оставив мне ничего, кроме горя. Его не стало. Локи не стало!..

Судорожно вздохнув, я вздрогнула и открыла глаза. Я лежала в полутени и мелко дрожала, несмотря на то, что отблески далёких солнечных лучей иногда ласково касались лица, проникая из-за узорчатого полотна изумрудной листвы. Свежий утренний ветер овевал тело, приносил аромат душистых цветов и сладкой медовой росы. Жизнь раскрылась передо мной во всём своём сияющем великолепии, и она была пьяняще прекрасна, а мир так любящ и милосерден, что заботливо заключал меня в свои объятия, ограждая от любого ненастья. Увы, всё это было иллюзорно. Счастью и любви всегда, неизменно сопутствовала горечь и боль утраты. И чем больше судьба даровала тебе, тем более жестоко и изощрённо позднее казнила в уплату извечного долга.