Двуявь

Марк усмехнулся. Словотворчество и потуги на философию – защитная реакция гнилого интеллигента на обстоятельства, которые ему неприятны и неподвластны. Плюс, естественно, водка – лучший антисептик при встрече с ядовитой реальностью.

«Победа» миновала блочные новостройки, похожие на костяшки от домино, которые кто-то выстроил в ряд, и вырвалась за городскую черту. Дорожный указатель оповестил, что до поворота к посёлку осталось три километра. Марк вспомнил, что во сне Плакучая Балка – место расположения космодрома. Стало смешно и тоскливо одновременно.

Промелькнула лесополоса, и посёлок открылся справа, заблестел благородно-красными крышами. Даже деревья тут смотрелись наряднее и почти не растеряли листву.

Шофёр завертел рулём. Покрытие под колёсами сразу стало ровнее, как будто машина съехала не на скромную подъездную дорогу, а на киношный американский хайвэй. Дедок сквозь зубы пробормотал что-то вроде: «Устроились, бандюганы». Римма вежливо попросила:

– В дальний конец, пожалуйста.

Дом её сволочного папы стоял, как выяснилось, чуть на отшибе и был огромен даже по местным меркам. Со всеми своими башенками и выступами он напоминал ударный авианосец, оторвавшийся от эскорта.

Шофёр, повинуясь указаниям Риммы, сделал небольшой крюк, чтобы высадить их не перед главным входом, а с другой стороны. Дождался, пока они вылезут из машины, неприязненно фыркнул выхлопной трубой на прощание и укатил.

Заговорщики подошли к калитке. Впрочем, назвать её так можно было лишь с некоторой долей условности – дубовая дверь в кирпичной ограде, несмотря на небольшие размеры, выглядела непрошибаемой. Сама же ограда имела в высоту не меньше трёх метров и увенчивалась металлическими шипами – натуральная крепостная стена.

– Ну что, Пинкертон, заходим?

– Нет. Я скажу, когда.

Прислонившись к стене, он вытащил из кармана три семени. Вспомнил, как неделю назад собирал их с дерева – заполучил тогда, если не изменяет память, семнадцать штук сразу. Забавно, кстати: это точно соответствует числу лет, прошедших после Нуля. При желании можно было бы усмотреть здесь глубокий смысл, многозначительную и страшную аллегорию, но он уже слишком устал от всей этой хрени. Поэтому в кои-то веки поступит как нормальный вменяемый человек, то есть наплюёт и спишет на совпадение…

Сообразив, что, переливая мысленно из пустого в порожнее, он только тянет время, откладывает момент, когда придётся приступить к делу, сыщик вздохнул и принялся расстёгивать куртку, потом рубашку. Стылый воздух толкнулся в грудь, заставил поёжиться.

Да, семена за эту неделю расходовались прямо-таки с пулемётной скоростью – в других обстоятельствах хватило бы на несколько месяцев. И вот теперь расследование подходит к финалу.

Хотя какое, нафиг, расследование? Настоящий Пинкертон, увидев все эти пляски с бубном и беспорядочные метания, лишь презрительно рассмеялся бы. Да и то сказать – сыщика привела сюда не какая-нибудь дедукция, не кропотливая работа с уликами и даже не пресловутая интуиция, усиленная подземной отравой. Без всякой интуиции было ясно, что все ответы – у Кузнецова, просто Марк боялся за ними сунуться. И до сих пор не решился бы, если бы не сцена на рынке…

– Чего мы ждём? – нетерпеливо спросила спутница.

– Ничего. Сейчас.

Он в последний раз окинул взглядом посёлок и преображённое небо – тучи продолжали редеть, и лужи, ярко блестя, напитывались лазурью. Игриво просвечивал блондинистый хохолок на голове у Риммы.

Марк прилепил к себе семена. Как в прошлый раз – одно на солнечное сплетенье, другое – между ключиц, третье – на ладонь.

Реакция наступила почти мгновенно – очевидно, новая доза соединилась в остатками предыдущей. Примерно как если утром после фундаментальной пьянки глотнуть не рассолу, а ещё полтинничек коньяку…

Невидимые корни, проросшие из семян, пригвоздили его к ограде, внедрились в добротную кирпичную кладку, спустились по ней за считанные секунды, торопясь на встречу с землёй. Та приняла их, распахнулась, будто только этого и ждала. Впрочем, без всяких «будто» – она действительно ждала с нетерпением, когда Марк наберётся смелости, чтобы опять прикоснуться к ней.

От неё не исходило ни слов, ни мыслей (эти категории были тут совершенно неприменимы, слишком уж человеческие) – он просто ощутил её всем своим естеством. Причём, в отличие от предыдущих попыток, не испытал при этом безотчётного страха, а потому не спешил прерывать контакт.

Растворившись в прохладной влаге, он словно бы глядел на дом снизу, впитывал его тяжесть, каменную надменность. То, что находилось внутри построек, тоже стало осязаемым и доступным для восприятия – железо, пластик, дерево, плоть. И ещё что-то непонятное, обжигающе-чуждое, но в то же время странно знакомое…

Разум, переполненный новыми ощущениями, взмолился о передышке, и Марк вынырнул с глубины – но не резко, как это случалось прежде, а аккуратно, сохранив незримую связь. Теперь, когда не мешала паника, это оказалось не так уж трудно.