Двуявь

– Постараюсь. Вы правильно рассудили, что во сне пригодится «якорь», но, по-моему, нет нужды что-то изобретать специально. Ведь знак, который, в каком-то смысле, соединяет сон с явью, уже закреплён у вас на ладони. Сосредоточьтесь на нём, когда будете засыпать, а потом постарайтесь взглянуть на него ещё раз, как только окажетесь по ту сторону.

– Гм, пожалуй, звучит логично. Но как-то слишком уж просто.

– А сила – она всегда в простоте, – улыбнулся психолог всё так же бледно. – Когда будете готовы, попробуем.

– Давайте прямо сейчас, не хочу тянуть.

– Тоже правильно. Тогда занимайте место.

Самохин лёг на кушетку. Над изголовьем был закреплён прибор – нечто вроде массивного монитора на поворотном кронштейне. Виталий Фёдорович, пробежавшись пальцами по сенсорной панели, сказал:

– Я буду контролировать сон, чтобы вас вовремя разбудить.

Он повернул к студенту экран, на котором появилось изображение – красный круг со скрещёнными клинками. Та самая фотография со скалы.

– Слушайте мой голос, Юрий. Вы засыпаете.

Глава 8. Консервы

Марк проснулся.

В комнате было полутемно – дом стоял у кромки пригородного леса; худосочные грабы, ёжась, тянули к окнам свои озябшие пальцы. Сырость, настоянная на прелой листве, просачивалась в щели над подоконником.

Он осторожно выбрался из постели. Голова ожидаемо закружилась, но это была сущая ерунда по сравнению с предыдущими сутками, когда комнатёнка раскачивалась, как судовая каюта в шторм, стены таяли, обнажая изнанку мира, и с той стороны подступали тени. Марк отворачивался, не желая их видеть, но они терпеливо ждали у изголовья. Иногда он, не выдержав, оглядывался на них – и не мог толком рассмотреть, потому что вокруг дрожало пыльное марево, подсвеченное тошнотворным багрянцем. Он зажмуривался, утыкался лицом в подушку и час за часом лежал, вцепившись в диван, словно утопающий – в обломок разбитой мачты. Сон наваливался, но вместо облегчения приносил очередное облако пыли…

И вот теперь всё это наконец прекратилось.

Пол под ногами обрёл восхитительную устойчивость, а мебель уже не грозила перевернуться – два раскладных дивана, трюмо, потёртое кресло и циклопический ископаемый шифоньер, занимавший почти полкомнаты. На окнах – занавески из тюля и коричневатые шторы; и те, и другие раздёрнуты по углам в попытке нацедить с улицы ещё хоть немного света.

Эля, кажется, говорила, что ради экономии снимает однушку вдвоём с подругой, но та недавно обзавелась перспективным хахалем и дома появляется редко. Что ж, огромное ей за это человеческое спасибо.

Неожиданно зачесалась ладонь, и он машинально поглядел на неё. Круг с крестом, нарисованный ручкой несколько дней назад в качестве «шпаргалки», уже совершенно стёрся, и всё равно возникло странное чувство, что знак – пусть даже незримо – до сих пор остался на коже; надо лишь внимательно присмотреться, и из памяти всплывёт нечто важное…

На кухне лязгнула сковородка, что-то зашипело призывно. Марк уловил чарующий мясной аромат и тут же забыл о каракулях на ладони. Давясь слюной, торопливо натянул джинсы, валявшиеся на кресле. Рубаха, правда, куда-то запропастилась; он даже заглянул под диван, но там обнаружилась лишь опорожненная водочная бутылка – одна из тех, что он притащил с собой.

Запах между тем дразнил всё сильнее. Поколебавшись, сыщик решил, что голое брюхо предпочтительнее пустого, махнул рукой и пошёл на кухню. Собственно, идти было всего ничего – три шага через лилипутскую прихожую-коридорчик.

Эля в шортах и маечке возилась у плиты – переворачивала котлеты. Заслышав его приближение, оглянулась, и на её лице отразилась нечто вроде радостного испуга. Сейчас, без косметики, она смотрелась чуть симпатичнее – не то чтобы превратилась в царевну-лебедь, но уже меньше напоминала бабу-ягу.

– Привет, – он опустился на стул.

– Привет, а я вот… – она смутилась, будто её застали за чем-то малоприличным. – Обедать будешь?

– Не откажусь. Ты сегодня не на работе?

– Сегодня выходной, воскресенье.

«Нехило», – подумал сыщик. Смешение ядов, похоже, аукнулось по полной программе – «отскок» затянулся аж на три дня. И в памяти ничего почти не осталось, кроме проклятой пыли.

– Я тебя не сильно напряг? Не буйствовал?

– Н-нет, только стонал и бормотал постоянно. Я не поняла ничего – про клинки какие-то, про консервы. И, кажется, что-то про Марс ещё…

Он задумался. Пожалуй, в багряно-пыльном бреду и правда было нечто инопланетное, даже просматривались фигуры в скафандрах. Видимо, так его отравленный мозг пытался упорядочить глюки. Не надо, мол, удивляться, что в этот раз тени такие странные – просто они на Марсе. В отпуск полетели, ага…

– А сегодня, – продолжала она, – ты ночью затих совсем и задышал спокойно, ну я и решила – выздоровел. Сходила утром на рынок, мяса купила…

– Я тебе денег дам.

– Ты и так уже дал, в самый первый день. Сто баксов целой бумажкой – я разменяла, сдача осталась, принесу сейчас…

– Да не волнуйся. Зачем мне сдача? Давай лучше свои котлеты.

– Не спеши только, они горячие.