Дворцовые тайны. Соперница королевы

Все еще находясь под впечатлением этой встречи и разговора, я вновь занялась поисками собачки Анны. К этому времени малышку нашли. Гриффин Ричардс объявил, что Пуркуа пробралась на половину Екатерины. Пуркуа забралась под аналой королевы, спасаясь от отца Бартоломе — священника, которого я видела в обители Святой Агнессы.

— Не трогайте мою собаку! — крикнула на него Анна, когда мы вбежали в покои королевы.

Здесь оказались все, кто принимал участие в поисках. Священник в своей развевающейся черной сутане пытался отчаянными пинками вышибить скулящую и воющую Пуркуа из-под аналоя, где та укрылась. Услышав приказ Анны, священник бросил на нее такой свирепый взгляд, который никак не соответствовал его сану, и продолжал наносить удары ногами с еще большей яростью.

Я не могу спокойно смотреть, как мучают животных, поэтому сразу же поспешила на помощь Пуркуа. Едва сама не пострадав от пинков священника, я опустилась на колени, просунула руку под аналой и извлекла оттуда дрожащую, насмерть перепуганную собачку. Я тут же передала Пуркуа Анне, которая выхватила у меня свою любимицу и бросилась вон из комнаты.

Отец Бартоломе недобро уставился на меня. Я неловко поднялась на ноги, путаясь в подоле платья и пышных нижних юбках. Никто не пришел мне на помощь.

— Кого я вижу? Неужели передо мной вновь мисс Джейн — почитательница Лютера? — процедил сквозь зубы священник, злобно глядя на меня. — Та, что явилась в монастырь Святой Агнессы подвидом простой паломницы! Видно, вас послала любовница короля, чтобы из первых рук получить сведения о творящей чудеса Кентской Монахине. Да вы шпионка!

— А вы — клеврет посла Шапуи! — выкрикнула я в ответ.

— Я — новый исповедник Ее Величества, — напыщенно произнес отец Бартоломе. При этих словах он весь преобразился, приосанился, на глазах превращаясь в почтенного и благочестивого служителя Господа.

— Мне слишком хорошо известно, кто вы такой на самом деле, — запальчиво возразила я, — и я не собираюсь держать рот на замке.

Тот, кого я встретила утром, терпеливо ждал меня в залитом лунным светом дворе, пока я шла туда по самым тихим переходам, спускалась вниз по самой неприметной лестнице. Сонные стражники дремали по скамьям, никто не обходил дворец ночным дозором.

— Мадемуазель! — услышала я его нетерпеливый шепот. — Я здесь, мадемуазель!

Он стоял у стены пивоварни так глубоко в ее тени, что я увидела только силуэт его высокой стройной фигуры, закутанной в тонкий плащ. Подойдя ближе, я различила и темные волосы, обрамлявшие его прекрасное молодое лицо, и сверкавшие даже в темноте глаза. Мужчина протянул мне руку и увлек под защиту стены. Я последовала за ним с радостью. В мгновение ока меня обхватили его сильные руки, и мы стояли, тесно прижавшись друг к другу, пока его губы касались моего уха, шеи, горла.

— Вы пришли, вы здесь! — шептал он. — Я боялся, вы не придете!

Я не сопротивлялась. Я хотела заговорить с ним, но он закрыл мне рот поцелуем, и тут внутри меня поднялась горячая волна, захватившая всю меня целиком.

— Ma chere mademoiselle, mon ange, ma fleur, ma petite…[55]

Он поднял меня на руки и отнес в пивоварню, освещаемую одной-единственной свечой, которая горела у охапки соломы, застеленной одеялом. Когда он уложил меня на это скромное ложе, я тут же потянулась к нему, потому что желала только одного: чтобы он не переставал меня целовать. И очень скоро я забыла обо всем в его объятиях.

Той ночью я рассталась со своей девственностью легко и без сожалений, причем отдала ее не дорогому моему сердцу Уиллу, а незнакомцу. Когда свеча догорела и погасла, я стала женщиной с той же неизбежностью, с которой по весне на лугу раскрывается цветок. Тот, кто сорвал его, сказал мне, что его зовут Гэльон. Он называл меня своей любимой и пообещал, что мы еще встретимся.

Я нашла короля на арене для турниров. Он гарцевал на своем любимом боевом коне Кёрдельоне, что в переводе на наш язык означает Львиное Сердце. Здесь же находился и юный Генри Фицрой верхом на пони. Король пытался научить своего сына прыгать через препятствия. Он терпеливо объяснял ребенку, что пони сам прекрасно знает, как прыгать, а от принца требуется только дать коньку посыл шпорами в нужный момент и крепко держаться в седле, но Фицрой никак не мог решиться. Раз за разом король подбадривал сына, даже подначивал его, но каждый раз в последний момент принц резко осаживал и заворачивал своего пони перед самым препятствием.

— Ради всего святого, как же ты собираешься сражаться с французами, если боишься перепрыгнуть через изгородь, которая тебе по колено? — в сердцах воскликнул король.

Юный Фицрой ничего не ответил, а только повесил голову.

— У меня живот болит, — пожаловался он тихим и слабым голосом, а затем сложил ручки в том месте своего бархатного камзольчика, где находился источник этой боли.