— И вы его получите, — были последние слова короля перед тем, как он покинул залу и отправился на поиски своей супруги.
Глава 12
— Пуркуа, малютка, сюда! Пуркуа, где моя маленькая собачка?
Анна металась из комнаты в комнату в отведенных ей покоях дворца, голосом и свистом призывая свою любимую комнатную собачку. Малышку Пуркуа нигде не могли найти.
— Ее украли! Я уверена в этом! — воскликнула Анна, придя в полное отчаяние от того, что ее поиски напрасны. — Это сделал кто-то из моих ненавистников!
Было бесполезно напоминать Анне, что Пуркуа исчезала подобным образом уже добрый десяток раз из-за нервности характера и склонности к побегам, но всякий раз находилась.
— Джейн, Энн, Бриджит! Помогите мне!
Мы покорно подчинились приказу нашей бывшей товарки и принялись расхаживать по всем помещениям, хлопая в ладоши, свистя и зовя беглянку. Я заметила, как Бриджит иронически подняла брови и улыбнулась, как бы говоря: «А что нам еще остается делать?»
Надо заметить, что мы больше не состояли при королеве Екатерине, да и вообще ее свита заметно поредела. Энн Кейвкант, Бриджит, я и еще с десяток других девушек, прислуживавших ранее королеве, теперь выполняли малейшие прихоти леди Анны Болейн, которая наконец-то добилась своего: у нее появился свой собственный маленький двор, частью которого мы и стали. Я была уверена, что король удовлетворил желание Анны в том числе и для того, чтобы унизить королеву Екатерину, которая настаивала на своих супружеских правах и полагалась на их защиту ее племянником.
Я же чувствовала себя как мяч с перьями[54], перебрасываемый между противниками в бесконечной безжалостной игре. Наши услуги, наши должности фрейлин стали чем-то вроде разменной монеты в соревновании честолюбий: то королеве удавалось вырваться вперед, заполучив их, то Анне. В данный момент мы служили Анне, и потому нашей первейшей обязанностью было попытаться найти сбежавшую маленькую негодницу. Не переставая звать Пуркуа и свистеть, я зашла в комнатку с окнами в дворцовый сад. У окна стоял работник, который осторожно вынимал из переплета часть витража. Он был полностью поглощен своим делом, аккуратно придерживая хрупкую поверхность стекла изящными длинными пальцами. На место витража с гербом и эмблемой королевы Екатерины должен был встать другой — с белым соколом Анны Болейн.
Человек у окна повернул голову, когда я вошла в комнату. Взгляд у него был спокойный, открытый. Казалось, эти карие глаза сначала оценили меня, а затем сверкнули неприкрытым восхищением.
— Мадемуазель, — с улыбкой произнес стекольщик.
Голос его оказался столь же приятным и располагающим, как и его взгляд. Он был высок, строен и хорошо сложен, под скромной рабочей одеждой угадывались стальные мышцы, развитые ежедневным трудом.
С первых же звуков его голоса я почувствовала непреодолимое влечение к этому человеку, словно он меня околдовал. Передо мной был простой ремесленник, пусть даже и очень искусный, однако я, дочь джентльмена, не почувствовала никакого сословного барьера между нами. Я подошла к нему и улыбнулась в ответ.
— Ты не видел маленькую собачку? — спросила я с непривычной для меня самой мягкостью в голосе.
— Нет, мадемуазель. Но если увижу, то обязательно сообщу вам, — вежливо ответил он, не отводя взгляда.
В те дни десятки людей трудились во дворце, перестраивая и заново украшая помещения, отведенные для Анны. Тут были каменщики и плотники, столяры и маляры. Мы жили среди постоянного стука молотков, визга пил и переклички рабочих. Однако в тот момент для меня вдруг все кругом смолкло, и я замерла, утонув в глубине смотревших прямо на меня спокойных карих глаз.
— Нельзя ли попросить у вас попить, мадемуазель? — проговорил мужчина с явным акцентом. Голос у него был тихий и певучий.
Как зачарованная, я повернулась и пошла в спальню Анны. Там рядом с ложем Анны стоял кувшин с вином, разведенным водой. Наполнив кубок, я вернулась и протянула его стекольщику. Он осушил кубок залпом и вытер губы тыльной стороной ладони. Я смотрела, как он пил, не в силах отвести взгляд от его точеной шеи с двигавшимся кадыком, четкой линии блестевшего от пота подбородка, сильных рук, темных кудрей, спадавших на плечи.
Он протянул мне пустой кубок, и руки наши встретились. Вновь я обратила внимание на то, какие у него длинные и тонкие пальцы. Ни один из нас не отдернул руки при этом соприкосновении. Ладонь у него была шершавая, грубоватая. Я почувствовала, как мои пальцы вспыхнули, коснувшись его пальцев. Такого жара я никогда в жизни не испытывала!
Медленно и неохотно я отняла руку после этого пожатия, длившегося мгновения, растянувшиеся для меня в минуты, и услышала, как стекольщик вновь заговорил:
— Иногда я забываю свои инструменты, и приходится возвращаться за ними поздно ночью. Если я и сегодня окажусь таким забывчивым, смогу ли я найти вас во дворе в столь поздний час?
— Да, — только и смогла вымолвить я и, улыбаясь, пошла прочь.