Дворец и лачуга

— Господа! — отозвался бледный от гнева Зенон. — Я прошу освободить меня от обязанностей вице-председателя!.. — И, сказав это, он так стремительно поднялся с дивана, что едва не сшиб бюст Солона.

— Пан Зенон, благодетель!.. — умолял его Пёлунович, боявшийся поединков как огня.

— Нет!.. Я должен уйти!.. — говорил разгоряченный Зенон.

— И, может, вторично вызвать меня на дуэль?.. Э?.. — с издевкой спросил нотариус.

— Несомненно! Несомненно! — повторял Зенон.

— Милый, дорогой пан Зенон!.. Сдержитесь, сударь, успокойтесь!.. — со слезами на глазах просил пан Клеменс.

— Хорошо, сдержусь, успокоюсь, но не раньше, чем пан нотариус выслушает мой меморандум о пауперизме! — дрожащим голосом кричал пан Зенон.

А между тем несчастный старик все сидел у ворот, на камне. Дождь стекал ручьями с его одежды и волос, а он, укачивая на руках белый сверток, монотонно бормотал:

— Пойдем тпруа, Элюня… Пойдем тпруа!..

Пёлунович старался смягчить Зенона, а Дамазий уговаривал нотариуса спокойно выслушать меморандум. Но оскорбленный нотариус патетически ответил:

— Дорогой мой пан Дамазий! Я предпочитаю сто раз пасть от пули Зенона, чем умереть от скуки, выслушивая его школярские меморандумы!

Кончилось тем, что оба противника потребовали освобождения от своих высоких постов, на что присутствующие и согласились. А так как пан Зенон честью поручился, что не вызовет нотариуса на поединок, обоих предоставили самим себе и выбрали новый президиум.

Теперь взял слово Вольский.

— Мне думается, господа, что больше уж ничто не помешает нам поговорить о ссудной кассе?

— Просим, слушаем! — ответили все хором.

— Итак, тут придется иметь дело с четырьмя вопросами. Первый касается разрешения.

— Об этом мы поговорим позже, — вставил нотариус.

— Согласен! Второй — установление процентов; я предлагаю четыре процента в год…

— Восемь не слишком много, а между тем это привлекло бы капиталы, — заметил нотариус.

— Пусть будет восемь, — сказал Вольский. — Пункт третий касается обеспечения…

— Обеспечение представляют поручители, разумеется достойные доверия…

— И на это согласен! Четвертый пункт касается величины наших вкладов.

— Это не так важно! — отозвался молчавший до сих пор пан Антоний.

— Вовсе не так уж неважно! — вмешался Пёлунович. — Я вкладываю… две тысячи рублей…

— Господа! — начал Дамазий. — Такое прекрасное начало внушает мне надежду, что этот новейший наш проект даст благословенные плоды. Господа! Пожертвование уважаемого председателя указывает нам, что мы должны сделать, и поэтому разрешите, сударь, — обратился он к нотариусу, — узнать, как велик будет ваш вклад.

— Я тоже дам две тысячи рублей. А вы, сударь? — спросил нотариус пана Дамазия.

— А вы, благодетель? — обратился, в свою очередь, Дамазий к Петру.

— Пятьсот рублей, — ответил Петр. — А вы, благодетель?

— Два да два — четыре… Четыре тысячи пятьсот рублей. А вы, пан судья? — спросил Дамазий.

— Сто пятьдесят рублей. Ну, а вы, сударь, — допытывался судья у Дамазия.

— Четыре тысячи шестьсот пятьдесят рублей, — считал Дамазий. — А почтеннейший пан Вольский?

— Десять тысяч рублей, кстати сказать, не от меня, а от моего дядюшки, — ответил Вольский.

— Четырнадцать тысяч шестьсот пятьдесят рублей, — говорил Дамазий. — Сколько вы, почтеннейший пан Антоний?

— Я не забавляюсь филантропией, — сказал великий пессимист, не вынимая изо рта зубочистку.

— Дорогой вице-председатель, а сколько же вы, сударь, жертвуете? — снова спросил пан Петр Дамазия.

Эта назойливость наконец надоела нашему оратору, и он ответил:

— Я полагаю, мы уже собрали достаточный капитал, и дальнейшие вклады были бы излишни… Я же со своей стороны в крайнем случае могу добавить сумму, недостающую до полных пятнадцати тысяч…

— То есть триста пятьдесят рублей, — заметил пан Петр, стараясь придать этим невинным словам возможно более язвительный оттенок.

Услышав это, пан Дамазий принял величественный вид.

— Сударь, — сказал он, — я очень рад, что вы соблаговолили заметить мое скромное участие в этом предприятии… Я не люблю заниматься попреками, и лишь напоминаю, что планы, развиваемые мною лично, вообще как-то не находили поддержки среди уважаемых присутствующих.

— Дорогой мой пан Дамазий!.. — умолял оратора Пёлунович, видимо опасаясь нового инцидента.

— Я что-то не припоминаю, чтобы вы развивали тут какие-нибудь планы, — нагло ответил Петр.

— Вы не припоминаете? — с иронической улыбкой продолжал великий оратор. — А мой проект устройства дешевых квартир, на которые я предлагал дать пять тысяч…

— Был непрактичен, — сказал нотариус.

— Я обращаю внимание уважаемого пана Дамазия, — отозвался ученый Зенон, — что я хотел войти с ним в компанию.

Пан Дамазий бросил взгляд на довольно потертый сюртук мудреца и продолжал:

— Я предлагал основать высшее учебное заведение для женщин, своего рода университет, на который давал две тысячи рублей…

— Это тоже было непрактично, — заметил нотариус.

— Напоминаю уважаемому пану Дамазию… — снова воскликнул Зенон.