Дворец грез

— Отнеси это Амоннахту, — приказала я Дисенк. — Скажи, что я хочу за это равноценный запас еды на целый год, начиная от сегодняшнего дня. — Видя ее недоумение, я пояснила: — Мне нужно заплатить своим работникам. Амоннахт не станет обманывать меня.

— Мастер тоже не станет, — запротестовала Дисенк. — Обратись к нему, госпожа. Он возьмет твое серебро, и ты не будешь проводить ночи, не сомкнув глаз, волнуясь, что тебя обманут.

— Нет. — Я мягко вложила безделушки в ее ладошку. — Нет, Дисенк. Я хочу сделать это по-своему. Возьми у Хранителя дверей подтверждение.

Но где искать работников, с тревогой размышляла я, когда она ушла. Я твердо решила не просить помощи у Гуи. Мне не хотелось быть еще больше обязанной ему, потому что чем сильнее я буду чувствовать себя в долгу перед ним, тем большую вину буду испытывать за свое растущее нежелание поддерживать его честолюбивые замыслы относительно фараона; но тем не менее других источников у меня не было. Я также не хотела просить помощи и у Рамзеса. Земля моя, она подтверждение моей зрелости, ее почва — символ моего успеха, и я хотела взлелеять ее возрождение так заботливо, будто она была плодом моего собственного чрева. Этот образ, живо возникший в моем воображении, был мне не так приятен, как следовало бы, и я палила себе ароматного ячменного пива и быстро осушила бокал.

В конце концов надежного надсмотрщика для меня нашла Гунро; им оказался человек, который работал в имении ее брата Банемуса помощником главного надсмотрщика и был достоин дальнейшего продвижения по службе. Я встретилась с ним, осталась довольна его ответами и наняла его; получив первую партию продовольственных запасов от Амоннахта, я отправила нового служащего на юг. Я проделала это с огромной гордостью и с еще большей гордостью месяц спустя получила от него письмо, где содержался подробный отчет обо всем, что было сделано, и перечень его издержек. Я была на пути к стабильному достатку, к которому всегда так стремилась.

Прошло два месяца с тех пор, как я написала Паари. Но Асват ответил на мое письмо глубоким молчанием, и, хотя оно беспокоило меня, я удержалась от того, чтобы написать снова. Главный царский вестник Дома женщин заверил меня, что свиток был доставлен в сохранности, и я не стала снова упрашивать Паари приехать ко мне. Однако письма от моего управляющего приходили регулярно, и я с наслаждением читала, что он со своими людьми уже отремонтировал помещения для слуг, чтобы в них можно было сразу поселиться, и уже много сделал по ремонту дома. Финиковые пальмы подрезали, а поля расчищали от сорной травы. Я очень хотела увидеть все это, но решила дождаться окончания работ.

Я не упоминала о своих делах при Рамзесе, а он не спрашивал, как я себя ощущаю в новом качестве землевладелицы. Ему доложили, что египетские торговые корабли уже входят в доки Пи-Рамзеса. Плавание прошло исключительно успешно, и фараон был поглощен планированием церемонии чествования членов экспедиции и распределения привезенных товаров. Они с главным распорядителем церемонии проводили вместе долгое часы, и, как мне сообщила Дисенк, верховный жрец Амона уже выехал из Фив.

Я была с фараоном, когда Техути принес ему свитки с перечислением привезенных богатств. Я сидела на его ложе, накинув на плечи простыню; вино и фрукты были под рукой, от стоящей в углу жаровни но комнате разносился сладкий аромат курящейся оливковой коры, а лампы горели ровным, спокойным пламенем. Вечер выдался холодный, и, когда Рамзесу доложили о приходе писца, он уселся в кресло, набросил шерстяную накидку поверх короткой юбки.

Писец, поклонившись, вывалил на стол груду свитков, фараон кивнул, выбрал один из них и развернул. За его спиной двое других писцов опустились на пол и положили на колени свои дощечки. Одного я узнала. Это был помощник Техути. У другого на руке была повязка золотого цвета с изображением Амона. Двойное перо бога, изящное и величественное, возвышалось над его короной, и его лицо, казалось, излучало удовлетворение и покой. Этот писец прибыл из Фив, из храма Амона. Рамзес вздохнул и улыбнулся, и только я заметила покорство, скрывавшееся под маской радушия.

— Начинай, — приказал он.

Техути взглянул на меня и набрал воздуха в грудь:

— Две тысячи слитков меди, три тысячи слитков свинца и семьсот мешков с благовониями. — Он остановился. Пухлые пальцы Рамзеса выстукивали неровный ритм на поверхности стола.

— Одна тысяча слитков для царской казны, — наконец произнес он, — Триста для Птаха, двести для Ра в Оне и пятьсот для Амона. Что касается свинца, две тысячи для армии, остальное для Птаха. Двести мешков благовоний для дворца и его собственных жертвенников, сто для армии и остальные четыреста распределить между храмами.

Снова послышался короткий вздох, и, хотя Рамзес не смотрел на жреческого писца, казалось, он ждет его вмешательства. Писец положил перо.