Дворец грез

— Ты действительно не так сообразительна, как обычно! — резко отпарировал он. — Все эти способы уже рассматривались и очень тактично предлагались на обсуждение Могучему Быку. Он отреагировал с ужасом и замешательством. Он не будет рисковать, раздражая Амона даже в малейшей степени. Что, если это и есть воля бога — чтобы его служители правили вместо его сына? Что, если цель не оправдает средства и в итоге участь Египта будет еще хуже, чем сейчас? Кроме того, Ту, Рамзес утомлен и напуган. Ему сорок пять лет. Он выиграл три великие битвы, добиваясь, чтобы восточные племена и народы моря[55] не наводнили Египет и не покушались на его богатства. Каждый раз он возвращался в Пи-Рамзес как в обитель безопасности и мира, место, где он может надежно укрыться, исполнив свой долг, и он предпочитает не замечать, что его убежище давно уже превратилось в юдоль упадка и порока. Если в попытке изменить ситуацию он, так сказать, нагадит в этом гнезде и потерпит при этом неудачу, у него не останется больше места, где он мог бы восстановить свои силы, если обстоятельства заставят его снова вступить в войну. По крайней мере, если он закрывает глаза, цепляясь за видимость того, что он все еще правит Египтом, жрецы, конечно, отдают ему все положенные по сану почести, даже если их слова пусты.

— Если бы я была фараоном, я бы рискнула всем во имя возможности восстановить Маат! — горячо перебила я, и Каха рассмеялся.

— Но тебе не сорок пять лет, ты не испугана и не устала от жизни, — возразил он.

Возникло короткое молчание.

— А как насчет сокола-в-гнезде? — поинтересовалась я. — Фараон уже назначил своего преемника? Конечно, сильный сын мог бы сделать все возможное, чтобы убедить отца, что его наследство должно быть надежно защищено.

Каха, казалось, взвешивал слова, прежде чем ответить. Он начал рассеянно вертеть в руках скребок для папируса, обводя взглядом ниши в стенах, беспорядочно забитые свитками. Наконец он посмотрел на меня.

— Рамзес еще не определил наследника, — сказал он. — Царские сыновья рождаются в гареме один за другим. У Рамзеса много наложниц и несколько жен, все они плодовиты. Его очень беспокоит вопрос преемственности, но он не может принять решение. Кто из его многочисленных совершенно законнорожденных сыновей будет достаточно хорош для трона Египта? Жрецы, разумеется, имеют на этот счет собственное мнение и докучают ему своими советами. Рамзес знает, что, если он не примет решение, кровопролитие после его смерти почти неизбежно, потому что его сыновья со своими приспешниками начнут бороться за превосходство. Все же он не смеет объявить никого из них, потому что боится утратить и ту ничтожную власть, которой располагает. Он даже пытался устранить их.

— Что ты имеешь в виду? — спросила я опасливо.

— Шестеро из законнорожденных царевичей внезапно умерли, почти одновременно. Мастер думает, что Рамзес убил их. Это была отчаянная попытка проредить ряды потенциальных наследников Престола Гора. Рамзес плакал и бил себя в грудь, и они были похоронены со всей пышностью, но я не думаю, что он слишком страдал.

Я не испытала сильного потрясения. Главный удар по моему легковерию был нанесен за день до этого.

— Это был поступок слабого человека, — медленно сказала я, — если это правда. И что же, не осталось царевича, который мог бы взять на себя ответственность за восстановление Маат?

— Есть такой царевич — это царевич Рамзес, — ответил Каха. Он оставил скребок и теперь почти беззвучно постукивал пальцами по поверхности стола. — Ему двадцать шесть лет, он красивый и сильный, но он человек-загадка, человек, который проводит большую часть времени один в пустыне. Он ни с кем близко не общается, даже со своим отцом. Его политические пристрастия неизвестны.

Я внезапно осознала, что Каха пристально смотрит на меня. Его пальцы постукивали по дереву, он сидел очень спокойно, но я видела, с каким напряжением он ждет моего ответа. Я заерзала на скамеечке.

— Мне кажется, — с горечью произнесла я, — что в этой стране все, кроме жителей самых отдаленных селений, потеряли совесть. Следовательно, почему не совершить окончательное богохульство? Нужно выяснить позицию царевича. Если окажется, что его сердце болит о судьбах Египта, тогда необходимо убрать фараона совсем и посадить его сына на Престол Гора. Конечно, те, кто сделает это, потом обретут реальную власть. Если царевич окажется таким же бесхарактерным, как его отец, можно подыскать другого законного отпрыска, младенца или ребенка, того, кто еще не имеет убеждений, и возвысить его до божественного сана.

— Ты ужасно умная для своих лет, скороспелка моя, — тихо сказал Каха. — Но знаешь ли ты, что говоришь сейчас о государственной измене. Любой, кто поддерживает такие нечестивые планы, ставит под угрозу свое бессмертное ка, так же как и свое тело. Кто в Египте может пойти на такой ужасный риск? Разве нет другого пути?