Двоеженец

О, бедный Финкельсон, если бы он только знал, в чьи руки попадали все его анонимки со снимками, то он вряд ли бы сошел с ума и не стал бы пользоваться услугами только одного почтового отделения, уж наверняка бы ездил отправлять свои жалобы на нашу странную семейку в город. Но судьба распорядилась иначе, и в один из солнечных дней июля, после давно уже позабытого растворения в природе Иосифа Финкельсона к нам в дом вошел оглушенный громким лаем Асмодея приятный с виду молодой, с тонкими чертами лица и голубыми глазами человек. Он производил собой необычное впечатление вырождающегося аристократа. Очень мягкий женственный голос, постоянно не сползающая с лица нахальная и в то же время сладко-приторная улыбка. Это и был тот самый Эпименид, который держал в руках красную папочку с безумными писульками Финкельсона и нашими фотографиями. Матильда сразу же направила его в мой кабинет, где он и начал вести в самых изысканных выражениях свой шантаж, пример восхитительного красноречия и яркой двусмысленности, в какую некоторые типы, вроде Эпименида, слегка запаковывают свои корыстные цели.

– Мы все здесь грешники на земле, – начал вести издалека свою речь Эпименид, – и я грешник, и вы грешник, в общем, все мы грешники!

– Я что-то не пойму, – удивился я, и в самом деле не понимая, о чем идет речь.

– Ну, я в том смысле, что некоторые люди в наше время стараются по возможности вести несколько экстранеординарный образ жизни, скажем, что эти люди вступают в брак не с одной, а с двумя женщинами, а потом в саду чуть ли не на глазах у всех своих соседей занимаются…

– Можете не продолжать, – перебил его я, уже осознавая причину его прихода, и в подтверждение моих мыслей этот гад вытаскивает из папочки несколько наших объемных фотографий и три письма Финкельсона.

– Значит, на почте служите, – усмехнулся я, взяв у него из рук эти фотографии с письмами.

– А как вы догадались?! – покраснел Эпименид.

– Ну, здесь большого ума и не надо! А еще что-то есть?

– Есть, но это потом! Похоже, ваш сосед каждый день вас снимал и строчил, а может, заодно и дрочил, – засмеялся он и тут же упал, сбитый на ковер ударом моего кулака.

– Ну, вы и сволочь! – уже со злобой поглядел на меня Эпименид, – но все равно вы в моих руках, – и он гневно сжал свои кулаки.

– И сколько ты хочешь за это?! – тяжело вздохнул я.

– Очень сложный вопрос, – опять засмеялся он, – поскольку надо еще возместить мне моральный ущерб!

– Хорошо, возместим, – сказал я, – сколько надо заплатить?!

– Сто тысяч баксов, – прошептал он, – и ни копейки меньше!

– А время у нас есть? – опять вздохнул я, глядя на наше обнаженное блаженство. На этой фотографии мы действительно были похожи на какое-то странное божество, ну, подумаешь – голые тела. Но уже то, что их кто-то видит, кто-то пытается опозорить тебя, твою семью!

– Есть, до вечера, – облизнул свои разбитые губы Эпименид и быстро выскользнул, как червь, из кабинета.

Потом в кабинет зашла Матильда, следом за ней Мария, и мы молча, уже со слезами перебирали в руках эти картины нашей супружеской любви.

– Где дети?! – спросил я с тревогой.

– Дети наверху, – успокоила меня Мария.

– И что будем делать?! – тихо спросил я.

– Надо отдать деньги, и пусть катится к черту, – почти что выкрикнула Матильда, понижая из-за детей голос.

– А я думаю, что он на этом не остановится, – шепнула Мария.

– Ну и что ты предлагаешь?! – спросила Матильда, нервно покусывая губы.

– Что я предлагаю, и сама не знаю, – грустно улыбнулась сквозь слезы Мария, – но лучше б было бы убить!

– Убить?! – ужаснулась Матильда.

– А где гарантия того, что он опять к нам не придет?! – резонно заметила Мария.

– Ну, ладно, – вздохнул я, – давайте все-таки отдадим ему эти деньги, а если он придет еще, ну, тогда и подумаем!

И они согласились со мной.

Потом они вышли из кабинета, а я с любопытством стал читать писанину Финкельсона и почти сразу наткнулся на такой отрывок: «Женщины подобны рыболовной снасти, слабого мужчину-рыбу запутывают, а вот сильный мужчина, скажем, мужчина-щука всегда разгрызает их зубами, и вообще, женщинам нравиться никак нельзя! Пример – мой сосед-двоеженец, с виду жены любят его, а на самом деле только притворяются, потому что вынуждены терпеть его из-за детей, которых они ему нарожали!

И потом этот дурак имеет постоянное обыкновение унижаться перед ними и все без исключения делать за них. Временами он, конечно, лежит как мертвый и ничего почти не делает, но самое ужасное и аморальное в их ненормальном браке заключается в безумном пресыщении интимной жизнью, какую они распространяют и на своих детей.

Так, их девочки и мальчики и ту, и другую бабу зовут своими матерями, и сам черт только разберется, кто же из них есть настоящая мать.