Двоевластие

Вдруг она испуганно вздрогнула. На дворе послышался шум: словно кто‑то бранится, кто‑то плачет. В ту же минуту с пронзительным воем к ней ворвалась мать. Кичка с ее головы была сброшена, волосы распустились полуседыми космами.

– Дочка моя! Людмилушка! – завопила она. – Царские сыщики пришли! Нас забирают! На Москву тащат! Ох, пропали головушки наши! Людмилушка! Идут! Идут! – и она забилась под кровать.

Страх передался Людмиле. Забыв болезнь, она вскочила на ноги и быстро набросила на себя сарафан. В эту минуту в дверях светлицы показались стрельцы.

– Бери эту! А где старая ведьма? Ищи, ребята!

– Кто вы? – вскрикнула Людмила.

– Ха – ха! Кто? Вот там у нас, голубушка, узнаешь! Ну, шевелись, что ли! – И стрелец грубо потащил Людмилу.

Сзади раздавались пронзительные вопли и грубый смех. Один из стрельцов увидел вдову и со смехом тащил ее за ногу из‑под кровати. Только один Мирон успел спастись от облавы и, забрав что под руку попало, бежал по лесу быстрее зайца.

Как лет четырнадцать назад, князь Теряев сидел рядом с боярином Колтовским в страшном застенке. Пред ним стояла Людмила. В распущенными волосами, падавшими до колен, в длинной сермяжной сорочке, с бледным, измученным лицом, она походила на христианскую мученицу.

– В одном виновата, что князя Михаила больше жизни люблю! – твердо ответила она.

– А что пить ему давала?

Людмила тихо улыбнулась, отдавшись воспоминаниям.

– Мед и брагу, вино и пиво. Сбитень он пил… помню, как впервой приехал, налила я ему чару вина, а он и говорит: «Горько!»

Князь нетерпеливо махнул рукою.

– А что ему в чару сыпала? – спросил дьяк. – Чем приворожила его?

– Любовью своею! А за что он меня полюбил, не знаю.

– Веди доказчиков! – приказал Колтовский.

Двое мастеров вышли. Людмила опустила голову.

«И муки, и поношения!.. Да неужели простым людям нельзя любить князей, что за такую любовь муками мучают…»

В это время раздался лязг цепей, и друг за другом в застенок ввели бабу Ермилиху, мать Людмилы, Ахлопьева и девушек, что прислуживали у Людмилы.

При виде их Людмила всплеснула руками.

– Голубушки вы мои! – воскликнула она, но все вошедшие взглянули на нее с какой‑то злобою.

– Змея подлая! – прошептала Анисья, одна из девушек.

– Сказывай ты, купец! – с усмешкою проговорил Колтовский.

Ахлопьев злобно сверкнул на Людмилу глазами и заговорил:

– Увидела она князя Михаила и решила приворожить его. О ту пору она моей невестой была. Заскучала очень, стала к Ермилихе ходить. Однажды князь у нее воды испить просил. Ему подала из ковша с наговором, и с того часа князь, что ни день, к Шерстобитовой ездил.

Людмила улыбнулась.

– Потому что люба была!

– Молчи! – крикнул на нее Теряев.

– А потом взял их князь и к себе в усадьбу увез, – продолжал Ахлопьев. – Там они надумали княгиню молодую извести. На том крест целую!..

– Не думала! Врет он со злобы! – закричала Людмила.

– Молчи! – пригрозил ей дьяк и сказал: – Говори теперь ты, Ермилиха!

– А что я, – загнусила старуха, – я ничего не знаю. Просил меня князь: «Уговори уехать девушку!» – и я пошла.

– Опять! – зашипел дьяк. – А что вчера говорила? Игнашка, дыбу!

Ермилиху подхватили под руки.

– Ой, родимые, – завопила она, – вспомнила! вспомнила!

– Шептала на воду?

– Шептала, родимые! – Ермилиха дрожала как лист и испуганно глядела на стоявшего подле нее мастера.

– Приворот – корень давала?

– Ой, давала, давала!

– Извести княгиню думала?

– Она думала, – указывая на Людмилу, сказала Ермилиха.

– Врет! Не было у меня и в мыслях этого! – вскрикнула Людмила.

– А это что? – проговорил вдруг Теряев, указывая на ее обнаженную грудь.

– Сорви! – приказал дьяк.

Заплечный мастер ухватил ладанку, что висела на шее Людмилы, и рванул ее что было силы. Людмила упала на колени и вскрикнула.

– Вскрой! – сказал дьяк.

Палач провел по ладанке ножом и вынул оттуда прядь волос.

– Это что? – строго спросил князь.

– Волосы! Мои волосы! Сыну дать хотела, – ответила Людмила. – И такую же князю дала, как он в поход ехал!

– Терлик! – вскричал князь. – Приворот! Читай, дьяк, приговор!

– Ну, вы! – закричал на всех боярин Колтовский. – Слушайте!.. Дьяк читать будет!

Дьяк поднялся и гнусавым голосом начал чтение. Сперва в приговоре перечислялись вины всех, как они приворотным зельем заманили молодого князя Теряева, а потом – как замыслили извести молодую княгиню и ее новорожденного.

– А потому тебя, дворянскую вдову Надежду Шерстобитову, и тебя, дворянскую дочь Людмилу Шерстобитову, и тебя, посадскую вдову Парасковью Ермилиху, как в ведовстве уличенных и с нечистою силою знаемых, и зелье на гибель православной души готовивших, живыми огнем спалить! А вас, девок, холопок князя Теряева – Распояхина Анисью, Варвару и Степаниду, за пособничество да укрывательство кнутом стегать и большой палец на руке отсечь!..

В застенке поднялся вой. Людмила покачнулась и упала.

Князь медленно возвращался к себе домой, а на сердце его было тяжко, тяжко. Чувствовал он радость, что спас сына и невестку свою и внука от злых происков, и в то же время образ Людмилы и ее голос не выходили из его головы. Так бы и оберег ее от тяжкой смерти!..