ДВИЖЕНИЕ ВВЕРХ

 Накануне Мюнхена Кондрашину удалось создать очень хорошую атмосферу в команде — атмосферу свободы и взаимного доверия. Было впечатление, что он действительно искренне доверял игрокам, по крайней мере — хотел доверять. Когда «отпускать гайки» пытался Гомельский, у него это получалось хуже. Царившее в команде напряжение сказывалось даже тогда, когда он создавал «непринужденную» обстановку. Я уже рассказывал о том, как попытка «разгрузить» команду в ходе чемпионата мира 1970 года в Любляне вылилась в тривиальную пьянку. Если он «официально» разрешал игрокам выпить по бутылке пива — опять-таки все оканчивалось пьянкой («а что, нам разрешили!»). Думаю, так происходило оттого, что Гомельскому до конца не верили, его открытость по отношению к игрокам никогда не выглядела искренней.

 Не хочу чернить великого тренера, но сам Гомельский все-таки не доверял команде и в ответ получал адекватное отношение. Однажды в Италии в перерыве игры на Кубок европейских чемпионов, которую мы проигрывали, кто-то из ребят, чтобы немного отвлечься от тяжелого матча, спросил другого: «Ты икру продал?» Гомельскому, входившему в этот момент в раздевалку, послышалось свое. «Игру?!? Вы что, игру продали?!?...» При этом, как мне показалось, особо горький подтекст в этом вопле был: «Как? Без меня?!?...»

 В этом был весь Александр Яковлевич. Если он видел разговаривающими двух игроков, это, в его представлении, могло означать только одно — «собираются выпить». Трех — «договариваются, как снять тренера».

 Справедливость ради нужно сказать, что Кондрашин далеко не всегда сохранял верность либерализму и порой закручивал гайки очень жестко. Например, в 74-м и 76-м, когда сборная света белого не видела, не вылезая со стадиона и из спортзала под бдительным контролем тренера и его ассистентов. Причем, если провести нехитрый анализ, можно заметить, что такие периоды следовали непосредственно после проваленных сборной турниров. Наоборот, после удачных выступлений — в 72-м и 75-м — начиналась «вольница». В 1975 году либеральная обстановка в сборной и вовсе выразилась в достаточно частых возлияниях. Правда, игра при этом шла, и очень хорошо. Только нечестное судейство помешало нам тогда выиграть чемпионат Европы.

 Хуже другое — то, что либерализм и авторитаризм чередовались без особой системы, спорадически. Выиграла команда — отпустим гайки, проиграла — закрутим. Так, конечно, быть не должно. К сожалению, ни у Кондрашина, ни у Гомельского не было в распоряжении профессиональных научных бригад, которые помогали бы им строить подготовку более системно, а не на одной лишь тренерской интуиции. То, что имелось и носило гордое имя «комплексная научная группа» (КНГ), не выполняло этой важнейшей задачи. Работавшие в таких группах люди были более озабочены, по моим впечатлениям, написанием диссертаций.

 Петрович действительно был крестьянином, простаком, хотя и со своей мужицкой хитрецой и безусловно высочайшим интеллектом. Он привык полагаться только на себя, привык к очень простым условиям работы и быта. Самой страшной его угрозой нерадивому игроку было: «сгниешь в вонючей коммуналке.»

 Ругался Петрович вообще очень однотипно и неизобретательно (матом — никогда, в отличие от Гомельского, который временами мог).

 Практически единственным его эпитетом в адрес неудачно сыгравшего баскетболиста было слово «баран». В силу природной деликатности в сборной Петрович сдерживался в отношении «чужих» игроков (в отношении меня и Паулаускаса этот термин им вообще никогда не употреблялся).

 Зато Сашка Белов, который был на 200 процентов «его», награждался таким наименованием по двадцать раз на дню. Собственно, первое, что он услышал от Петровича по окончании олимпийского финала в Мюнхене после своего «золотого» броска, принесшего нашей команде триумф, были не слова благодарности и восторга, а: «Баран, ты чего там натворил?.. » (имелся в виду злосчастный Сашкин пас Коллинзу). Ну, а любимым и дежурным «бараном» у Кондрашина всегда был Ваня Едешко.

 Безусловно, Владимир Петрович является главным организатором нашей победы в Мюнхене. Он сумел собрать боеспособный состав, сохранив тот фундамент, который закладывался на протяжении многих лет в период руководства Гомельского. Он дополнил прежний состав привлеченными им талантливыми новичками. Наконец, он придал особый колорит игровой манере команды, максимально эффективно используя знание и понимание американского баскетбола, которым он располагал. И он сумел подвести команду к решающим играм в отличной форме.

 В то же время и идеализировать образ Кондрашина, его роль в мюнхенском триумфе я бы не стал. Прежде всего, состав сформированной для поездки на Олимпиаду команды оказался слишком неровным — Вольнов, Дворный, Поливода и Коваленко по разным причинам оказались не в оптимальном состоянии и всерьез команде не помогли.