Эффект получился неожиданным. Я приготовился по уши погрузиться в дерьмо, но книга была такой забавной в своей мрачности, что я взбодрился.
Позвонил Софии из телефонного автомата, и она уже без тени сомнения сказала, что я могу прийти. Устремился к станции метро Уденплатс сквозь пронизывающий ветер, и все казалось не таким уж и безнадежным.
В тот вечер мы серьезно поговорили. Я сказал: понимаю, все произошло слишком быстро, но есть вещи, которые я не могу контролировать, и так далее. Представил все так, будто соседи преследовали меня из-за того, что я жил в своем флигеле нелегально.
Вряд ли я убедил Софию, но она сказала, что я пока могу пожить у нее. Я предложил оплачивать часть квартплаты – не мог поступить по-другому, но, к счастью, Софии казалось, что это сделает все слишком формальным. Мы решили подождать, как все пойдет.
Наш разговор стал очень деловым, и даже захотелось пожать ей руку, когда мы поговорили. Но вместо этого мы поцеловались и все такое. Потом лежали в кровати, и я показывал Софии книги, которые взял в библиотеке. Она не читала ни одной из них и спросила, о чем они.
– Трудно описать, – сказал я.
– Но в них же есть какой-то сюжет?
– Нет, не совсем…
– Но что-то ведь там происходит?
– Не особо. В основном там… мысли. Настроение.
– Звучит не очень захватывающе.
– Ну да, не очень.
Трудно разобраться, почему ты влюбляешься в человека, и почти так же сложно понять, почему
Бывают какие-то мелочи, несходство в характерах, которые все вместе со временем превращаются в непреодолимую преграду, и ты понимаешь, что сблизиться у вас никогда не получится. По-настоящему сблизиться. Приведу пример.
София участвовала в деятельности Шведской социал-демократической молодежной лиги в Сундбюберге. Однажды вечером, уже после того, как я переехал к ней, она ходила на собрание, которое было посвящено примерно тому же, что и лекция в Образовательном союзе рабочих: социал-демократии перед выбором пути в будущее.
Вернулась в возбуждении. И доклад, и последовавшее за ним обсуждение ее захватили. Вкратце речь шла о том, что инвестиционные фонды трудящихся истощаются, что не соответствовало изначальной задумке Мейднера – о тех возможностях, которые заключены в совместном владении предприятиями, об общей ответственности, которая приводит к укреплению единства между людьми и в результате – к счастью. Прекрасный шанс, но уже почти упущенный.
– Но, – спросил я, – разве люди могут по-настоящему быть вместе?
– Что ты имеешь в виду? Конечно, можем. Мы же все вместе строим общество.
– Да, понятно, что можно вместе осуществлять какие-то проекты, но существует ли это
– Люди чувствуют единение, когда стремятся к общим целям.
– Но это же как футбольная команда. Все девяносто минут игроки стремятся к одному и тому же. Но когда игра заканчивается, все расходятся по своим делам.
– Не понимаю, к чему ты клонишь.
– Я сам не понимаю. Я просто имею в виду… что эта мечта о высшем единении – это просто картинка или символ. В жизни такого не бывает.
Глаза Софии сузились, она посмотрела на меня и спросила:
– А за кого ты голосовал на выборах?
– За социал-демократов. За вас.
– А почему?
Я пожал плечами:
– Мне буржуазные партии не нравятся.
Этот разговор хорошо показывает, как все происходило, когда мы говорили о политике или подобных вещах. Я и вправду думаю, что установки Софии были и здоровее, и рациональнее, чем мои, но я все равно не мог их принять, потому что был слишком сильно убежден в фундаментальной изолированности человека внутри собственной несчастной черепушки. Мы все стоим перед бездной, и стоим там одни. Может, это солипсизм, но именно так я воспринимал жизнь, и мое восприятие резко отличалось от восприятия Софии.
И все же мы старались. Обычно София рано утром ездила на свои занятия в Сольну[19]. Я спал дольше, а когда просыпался, репетировал фокусы, читал газеты и книги и гулял по округе вокруг моста Транебергсбрун, пытаясь одновременно выяснить, что мне делать со своим будущим.
Работа в ресторане «Мона Лиза» шла неплохо, но не более того. Роберто оказался разочарован, что представления у столов не создали притока посетителей, и через пару недель мне пришлось отказаться от гонорара и работать только за чаевые. В некоторые вечера выходила всего сотня.