Движение к цели

— Конечно, голодный, тобой невозможно насытиться. Мне нужно ещё.

— Врёшь, но приятно, — чуть свысока улыбается она. — Ты где такому научился? Может, ты в порнографии снимался?

— Ага, — смеюсь я. — Смотрите во всех кинотеатрах страны.

— Ладно, пошли, у меня мясной пирог есть.

— А икра? Разве первые секретари не едят одну лишь икру? Это разочаровывает. Зачем только люди стремятся на такие должности.

Мы идём в гостиную, которую я и увидеть даже не успел. На полу лежит шикарный шёлковый ковёр с тонким рисунком, с изображением голубых цветов.

— Бухарский? — спрашиваю. — Шёлковый, да?

— Хм… — удивлённо смотрит Ирина.

— Что? — пожимаю я плечами. — Господин знает толк в удовольствиях. И роскоши.

Она хмыкает и продолжает начатую мысль:

— Не все стремятся на высокие должности. Некоторых не спрашивают и бросают на ответственные участки.

— Такой подход мне нравится, — соглашаюсь я, осматривая комнату. — Именно так я и собираюсь с тобой поступать.

Диван, и два кресла такие же, как у Платоныча, румынская стенка, причём, довольно приличная, круглый стол со стульями, телевизор, проигрыватель и множество пластинок. На окнах плотные портьеры.

— В следующий раз я тебя выпорю, — мечтательно произносит она и закрывает глаза, представляя сладкие образы грядущего. — Ты будешь извиваться и просить пощады, но пощады не будет.

— Остановись! — требую я. — Сначала раба нужно накормить, не то я тебе прямо сейчас устрою восстание Спартака.

— Садись, — показывает она на диван, — сейчас подам.

Я подхожу к проигрывателю и ставлю… Что поставить? Сначала решаю Пугачёву, «Зеркало души», беру её в руки. Тёмно-зелёный фон, каштановые волосы, один глаз прикрыт чёлкой. Потом замечаю Джо Дассена. У меня была точно такая же пластинка. Семьдесят пятый. Он в сапогах и с гитарой сидит на досках у кирпичной стены, на стройке. Маме он очень нравился.

Убираю Пугачёву и ставлю француза. Начинает играть «Если б не было тебя», и я иду на кухню.

— О, здесь варят кофе! Какой аромат!

— Так, — строжится Ирина, — я где тебе сказала сидеть?

Я обнимаю её сзади и целую в шею, как муж, проживший с ней в браке лет пятнадцать.

— Слушай, Ир, а ты почему не замужем? — спрашиваю я. — Такая баба… Мечта ведь.

— Она резко разворачивается и отталкивает меня.

— Баба?! Ты совсем что ли ох**л, Брагин? Какая я тебе баба?

— Да ладно, правда, скажи. Это я так, на животном уровне тебя бабой назвал, так-то ты богиня. Кроме шуток. Афродита. Так, почему?

— Да пошёл ты. Думаешь если в койку ко мне залез, то и в душу можешь с ноги дверь открыть?

— Ладно… Ладно, не злись. Буду думать, что ждёшь, когда мне восемнадцать исполнится. Давай… здесь поедим. Здесь у тебя хорошо.

Кухня большая и современная, и мне здесь действительно нравится. Поэтому я без приглашения усаживаюсь за стол и жду обещанных яств. Они не заставляют себя ждать.

— О! Восхитительно! Неужели ты ещё и пироги печёшь? Таких, как ты не бывает.

— Разумеется, не бывает. Правда, пирог мама соорудила. Не до пирогов мне было.

— Ты сама-то ешь, — кладу я кусок ей на тарелку, — налегай. Тебе надо.

— Почему это мне надо?

— Ты тогда добрее станешь, злиться не будешь. Толстые люди обычно добряки.

Она сдвигает брови и набирает воздух, чтобы дать достойный ответ, но вдруг начинает ржать.

— Слушай, откуда ты такой взялся, а? — спрашивает она, просмеявшись.

— Известно, откуда, — с невозмутимым видом пожимаю я плечами. — Откуда все. Ты расскажи лучше, что надумала.

— Надумала? — удивляется она. — Ты про этого козлёнка Куренкова что ли?

— Ага.

— Да всё. Решила я с ним.

— Прям решила или только наметила пути решения?

— Решила. Практически на сто процентов.

— Ого! Молодец. И что, Куренкову кранты?

Жалко, если так, но, с другой стороны, и хрен с ним. Раз он такой непрочный оказался, значит не очень-то и надо было. Найдём ещё кого-нибудь. Наверное… Мда… Где вот только его найти?

— Думаю, он таких дюлей получит, что нескоро оправится. Будет знать в другой раз, на кого пасть разевать. Правильно я говорю?

— Правильно, любовь моя, — отвечаю я задумчиво. — Правильно.

Она внимательно на меня смотрит.

— Чего ты задумчивый такой?

— Это от осязания собственного счастья, — отвечаю я, всё ещё размышляя о Куренкове.

— Или осознания?

— Ага. Того и другого. И как ты его так быстро унасекомила?

— Каховскому позвонила. Он обещал помочь.

— Каховскому? — повторяю я, и челюсть моя буквально отваливается.

— Что такое? — удивляется Ирина. — Знаешь его?

Твою ж налево! Так легко и просто вся моя конструкция оказывается под угрозой обрушения. Походя. Безо всяких видимых усилий. Блин! Ну и дела!

— Каховского? Знаю ли я его? Ты про старшего? Нет, лично не знаком, но я знаю его сына Андрюшу.

— Говорят, та ещё заноза в заднице, да? — спрашивает она.

— Да нет, что ты. Он теперь и муху не обидит, — пожимаю я плечами.

— Что значит, теперь? — настороженно уточняет моя властолюбивая наложница.

— Так он, по моим сведениям, находится под стражей.

— Почему это? Ты можешь нормально объяснить?

— Видишь ли, именно в его задержании я вчера принимал участие.

— Серьёзно? — её глаза ползут на лоб.

— Ага.