Движение к цели

— Да? — немного надменно поднимает она бровь, а Крикунов делает глаза по полтиннику, ожидая от меня какой-нибудь гадости. — И чего же ты слышал?

— Слышал, что благодаря вам, район добился значительных результатов, и ваш вклад в этом довольно большой?

— И от кого же ты слышал? — кривит она в усмешке тонкие губы. — От Крикунова?

— Нет, Андрей Михайлович говорит, что ваш вклад в этом не большой, а решающий. Довольно большим его Новицкая называет.

— Ирина Викторовна? — удивляется Куренкова.

— Вот именно, — соглашаюсь я, — она самая. Скажите мне пожалуйста, Валентина Романовна, вы не будете возражать если я вам дам слово? У нас сегодня в повестке подведение итогов сбора макулатуры и постановка новых задач. Можно выступить с напутствием и пожеланиями новых успехов. Или просто короткое приветствие?

— Хм, — качает она головой. — Могу вас поприветствовать.

— Спасибо большое.

— А что результаты по макулатуре действительно хорошие?

Да кто ж его знает, милая моя капиталистка будущего. Но, на всякий случай, скажем, что хорошие, просто отличные.

— Замечательные, — подтверждаю я. — Правда, признаюсь, моих организаторских способностей для этого маловато. Если бы не Андрей Михайлович, думаю, результаты были бы намного скромнее. А так мы сдали практически двадцать тонн.

— Двадцать? — переспрашивает она.

Крикунов крякает.

— Ну, — говорит он, — нам уже пора. Давайте пройдём в актовый зал.

— Я полагаю, Валентину Романовну можно сразу в президиум проводить?

Крикунов снова крякает.

Мы поднимаемся на пятый этаж и заходим в зал. Он уже полный. Стоит шум и гвалт. Поднимаемся на сцену и усаживаемся за стол, покрытый малиновой плюшевой скатертью. Ну что же, нужно провести собрание. План с Крикуновым я уже обсудил. Значит, надо действовать, причём скорее, чтобы не тянуть кота за хвост и скорее бежать к табачному капитану.

Я поднимаюсь.

— Товарищи! — говорю я громогласно, как на плацу.

Общий гвалт немного стихает и все удивлённо смотрят в мою сторону. Классные руководители успокаивают неуспокаеваемых и воцаряется относительная тишина.

— Собрание комсомольской организации школы объявляю открытым. Какие будут предложения по составу президиума?

Руку тянет девочка из первого ряда. Я предоставляю ей слово и она зачитывает по бумажке несколько фамилий.

— Будут другие предложения? — обращаюсь я к залу и получаю в ответ тишину. — Возражения? Замечания?

Нет, ничего подобного не предвидится.

— В таком случае прошу голосовать за состав президиума списком. Кто за? Прошу поднять руки. Против?.. Воздержался?.. Принято единогласно. Прошу членов президиума занять свои места.

Члены поднимаются на сцену.

— Слово для приветствия участникам собрания предоставляется второму секретарю Центрального районного комитета ВЛКСМ, товарищу Куренковой Валентине Романовне.

Пока она идёт от стола к трибуне с гербом СССР, стоящей здесь же на сцене, зал снова начинает гудеть, поскольку никаких интересных событий, не говоря уже о зрелищах, на сцене не происходит.

— Товарищи, — снова встаю я, и говорю строгим голосом с недовольно-репрессивными интонациями, как прожжённый аппаратчик. — Прошу вас проявлять уважение и не тормозить ход собрания. Давайте все мы настроимся на конструктивную рабочую волну и выработаем необходимые решения, как можно скорее. Соблюдайте тишину, пожалуйста.

Гул снова смолкает и Куренкова начинает свой экспромт. Как говорится, «я чихнул и начал свой привет. С Новым годом, тётя Хая…»

После собрания Крикунов идёт её провожать. Перед тем, как уйти, она прощается со мной.

— Где это ты, Андрюша, такого орла взял? — спрашивает она у Андрея Михайловича.

— Выпестовал, Валентина Романовна, создал, как демиург, — отвечаю я. — Из подручных материалов.

— Далеко пойдёшь, Брагин, — качает она головой и пристально смотрит.

— Если позволите, — улыбаюсь я, — как-нибудь при случае я вам напомню эти слова.

Перед тем, как бежать к капитану, я заскакиваю в бар. Думаю, идея у меня верная.

— Альберт Эдуардович, — прошу я, поприветствовав бармена и руководителя этого «царства разврата», — Продайте, пожалуйста, бутылочку чего-нибудь хорошего, но не оголтело импортного. Умеренно-прекрасного, но доступного по цене простому советскому школьнику.

Он молча выходит в служебное помещение и возвращается с бутылкой. Повертев в руках, он ставит её передо мной на стойку.

— Двадцать пять, — говорит он голосом, лишённым эмоций.

Двадцать пять за «Слънчев бряг»? Жук вы Альберт Эдуардович. Ну да ладно, могло быть и хуже. Я отдаю деньги и забираю бутылку, завернув в серо-бежевую бумагу, любезно предоставленную барменом.

Кахи с Рыжим нет. Попрощавшись, я иду на выход и, как всегда, сталкиваюсь с ними обоими на ступеньках. На Кахе точно такая же куртка, как и у меня. Красная с белыми вставками и гербом СССР на груди.

Они останавливаются и смотрят на меня, как на приведение. Не ожидали увидеть?

— Здорово, орлы, — улыбаюсь я. — Смотрю, Андрюха, ты решил в нашу команду влиться?

— Чего? — хмурится он.

— В олимпийскую сборную.

— Ты где куртофан взял? — спрашивает он.