Движда

— И у нас приличные люди бывают. Все правды хотят...

Платонов рассказал их с Бабелем историю витиевато, с лирическим отступлением о проблеме бомжевания и человеческого достоинства, с сочувствием наблюдая, как выступают на лбу у капитана Никитина мелкие капельки пота — результат усердия перевода на ментовский язык и параллельного от таких запредельных усилий абстинентного синдрома. Озвученный Никитиным обратный перевод состоял из нескольких косноязычных предложений, под которыми Платонов вывел: «с моих слов записано верно, мною прочитано и даже понято», отчего капитан обиженно поморщился:

— Это ж документ!

— Фигня, я ж контуженный, а так — точно написано, что не только прочел, но и адекватно воспринял.

— Узнать их сможете?

— Даже ночью и в чачване.

— В чем?

— Гюльчатай, открой личико, помнишь?

— Восток — дело тонкое, — подхватил Никитин и даже улыбнулся. — Хорошо. Может, фоторобот сделаем. Друг-то твой — мумия. Я заходил.

— Я тоже. Его надо оживить. Он — раритет. Я Машу просил, — закинул свою удочку за новыми знаниями Платонов.

— Маша — не волшебник... — покачал головой Никитин. — У меня когда младший заболел, че-то там с клапанами, оперировать надо было... В Москву или еще куда. Я к ней пришел. Сначала крестили малого, она восприемницей была. А потом Маша несколько ночей подряд молилась. Я — с ней. Жена — тоже. Ночь напролет. Мы с женой попадаем, вырубимся, очнемся, а она стоит на коленях и шепчет. Операции не потребовалось. Так что никакого волшебства. Она просит так, что, где хочешь, услышат.

— Местночтимая святая, получается, — задумчиво определил Константин.

— Не знаю, но я за нее любого порву, — почти воинственно предупредил капитан.

— Мне тоже помогла, — вроде как успокоил Платонов. — А что с ней до этого было?

— Врагу не пожелаешь, — коротко ответил Никитин и поднялся, чтобы уйти. Добавил уже с порога: — Ты, это,.. с газетным интересом к ней не лезь.

— Я — с человеческим, — ответил Платонов.

Капитан Никитин еще помялся в дверях, вероятно осмысливая, что можно понимать под «человеческим интересом», нерешительно пожевал губы, и не найдя ничего криминального, махнул на прощанье:

— Бывай, зайду еще.

14

Ночью Константин пришел на сестринский пост, но Машу, которая должна была там дежурить, не нашел. Помялся у стойки, глянул в раскрытую на столе книгу под настольной лампой. Шепотом начал читать:

— Никто не может сказать: «Я нищ, и мне не из чего подавать милостыню», ибо если ты не можешь дать столько, сколько оные богачи, влагавшие дары свои в сокровищницу, то дай две лепты, подобно той убогой вдове, и Бог примет это от тебя лучше, чем дары оных богатых. Если и того не имеешь, имеешь силу и можешь служением оказать немощному брату. Не можешь и того? Можешь словом утешить брата своего. Итак, окажи ему милосердие словом... — Константин замер над текстом и почему-то сказал в тоне Ивана Петровича: — Во как! Степанычу бы почитать... — посмотрел обложку.

«Душеполезные поучения Аввы Дорофея». Он вдруг то ли почувствовал, то ли просто понял, где сейчас искать Марию, и стремительно заковылял по коридору. На посту у отделения реанимации никого в этот раз не было. Константин, изо всех сил стараясь не громыхать древними костылями, протиснулся, чуть приоткрыв дверь, и оказался в палате, где шумел аппарат искусственной вентиляции легких, имитируя жизнь Бабеля. Рядом с больничной каталкой, на которой лежало тело Виталия Степановича, стояла на коленях Маша. Она тихо молилась перед маленьким образом Богородицы, поставленным на тумбочку.

— Все упование на Тя возлагаем, Мати Божия, и в скорбех и болезнех ко святой иконе Твоей с благоговением и верою притекаем. Чающе от нея скоро утешение и исцеление получити. О, Пресвятая Царице Богородице, воззри милостивно на нас, смиренных рабов твоих, и ускори исполнити вся, яже на пользу нам в сей жизни и в будущей. Да прославляя Твое благоутробие, воспеваем Творцу Богу: Аллилуиа.