Двери иных миров

Джон и в самом деле заспешил и оступился, поднимаясь в салон второго автобуса. Новый водитель поддержал его.

– В чем дело, папаша? Ушиблись, похоже?

– Да нет, спасибо. Я в порядке.

– Разумеется, папаша. Лучше некуда.

В автобусе он увидал свободное место возле миссис Эванс и устремился туда. Старушка улыбнулась ему.

– Замечательный день сегодня. Как в раю!

Он согласился. День в самом деле был великолепным, по крайней мере теперь, когда прошла гроза. Огромные облака плыли в теплом синем-синем небе, чудесно пахло чисто умытым асфальтом, напоенными дождем полями и зеленью – он откинул спинку сиденья и наслаждался. А тут еще заблестела на востоке, через все небо, сказочно яркая двойная радуга. Увидав ее, Джон тут же загадал два желания – одно за себя, другое за Марту. Краски радуги, казалось, отражаются во всем вокруг – даже пассажиры в автобусе будто бы стали моложе, счастливее, лучше одеты. Сам он тоже чувствовал себя чудесно, и ноющая боль одиночества почти оставила его.

Они добрались до места назначения просто в два счета; новый водитель не только нагнал потерянное время, но, похоже, и обогнал график. Их встречала перекинутая через дорогу арка с надписью: «Всеамериканская ярмарка и выставка искусств», и ниже: «Да пребудет с вами мир и благоволение»[10].

Они въехали под арку и остановились.

Миссис Эванс подскочила.

– У меня здесь встреча – надо бежать! – объяснила она и засеменила к двери. Обернувшись у выхода, она крикнула: – До скорого, молодой человек! Встретимся на Главной улице! – И исчезла в толпе.

Джон Уоттс вышел последним и обернулся к водителю:

– Да… э-э-э… вот насчет моего багажа. Я бы хотел…

Но водитель уже снова завел мотор.

– О багаже не беспокойтесь! – крикнул он. – О вас позаботятся!

И огромный автобус отъехал.

– Но… – Джон Уоттс замолчал: все равно автобус уехал. В общем, ничего страшного, конечно, но как он будет без очков-то?

За его спиной весело шумел праздник, и это решило дело. В конце концов, подумал он, это подождет до завтра. Если что-то интересное будет слишком далеко от его близоруких глаз – он подойдет поближе, вот и все.

Решив так, он встал в хвост очереди у ворот и вскоре прошел в них.

И оказался, безусловно, в гуще величайшего праздника из всех, какие когда-либо придумывались к вящему поражению человечества. Вдвое больше, чем все, что есть у вас за окнами, вдвое шире всего белого света; ярче самых ярких ламп, новее новехонького – потрясающий, величественный, захватывающий дух и повергающий в трепет, огромный и суперколоссальный – и еще веселый и интересный. Каждый штат, каждый город и каждая община Америки прислали все лучшее, что у них было, на это великолепное празднество. Чудеса Ф. Т. Барнума[11], Рипли[12] и всех наследников Тома Эдисона[13] были собраны вместе. Со всех концов бескрайнего континента привезли сюда все дары и сокровища богатой и щедрой земли и творения изобретательного и трудолюбивого народа, – а заодно и праздники этого народа, сельские и городские, все ярмарки, все представления, юбилеи и годовщины, шествия и гулянья, карнавалы и фестивали. Результат вышел столь же американским, как клубничный пирог, и таким же грубовато-ярким, как рождественская елка, – и все это сейчас раскинулось перед ним, шумное, полное жизни, запруженное праздничными, веселыми толпами.

Джонатан Уоттс набрал полную грудь воздуха и очертя голову нырнул в этот пестрый водоворот.

Он начал с Фортсвортской Юго-Западной выставки-ярмарки тучного скота – и целый час любовался кроткими беломордыми волами, каждый из которых был шире и квадратнее конторского стола, и спина каждого была столь же плоской и необъятной, и каждый был вымыт и вычищен до блеска, и шерсть каждого аккуратно расчесана на пробор от головы до крупа; любовался крохотными однодневными черными ягнятами на подгибающихся, точно резиновые, ножках – ягнята по молодости лет даже не осознавали еще своего существования; тучными овцами со спинами, почти столь же широкими, что и у волов, – а серьезные пареньки-работники все подравнивали и прихлопывали завитки шерсти, дабы поразить придирчивых судей и получить вожделенный приз. А рядом шумела Помонская ярмарка с тяжеловесными першеронами и изящными рысаками-паломинцами со знаменитого ранчо Келлога. Тут же, разумеется, и бега – они с Мартой всегда любили бега. Он выбрал упряжку с верным, как ему казалось, претендентом на победу – рысаком из прославленной линии Дэна Пэтча[14], поставил – и выиграл и тут же поспешил дальше, потому что надо было увидеть еще так много интересного! Ведь тут же, рядом, раскинулись и другие ярмарки: Йакимская яблочная, Вишневый фестиваль Бьюмонта и Бэннинга, Персиковая ярмарка Джорджии. Где-то наяривал оркестр: «О Айова, о Айова – край высокой кукурузы!..»

В этот момент Джон Уоттс наткнулся на розовый ларек с розовой сахарной ватой.

Марта сахарную вату обожала. На Мэдисон-сквер-гарден или на Большой окружной ярмарке – словом, где бы то ни было, – Марта первым делом направлялась туда, где торговали сахарной ватой.