Дверь во тьму

— Тоже видишь? — полюбопытствовал Котенок.

— Вижу.

Между Гарет и Реатой кружились в воздухе тускло светящиеся зеленоватые нити. С пальцев стекали, капая на палубу, серые огоньки.

— Я предполагаю, что они служат Сумраку, — очень спокойно, даже облегченно сказал Котенок.

— Это плохо? — тихо спросил я.

— Нет, что ты. Это не плохо и не хорошо. У них свой путь, у нас свой. Пока они не пересекаются.

— Иди к Лэну, — велел я. — На всякий случай.

Котенок кивнул и полетел на корму. Лэн, похоже, наблюдал за удаляющимся городом… А я подошел к женщинам, стал чуть в стороне, чтобы не попасть под зеленую «паутину», и спросил:

— Я не помешаю?

— Уже нет, — отводя взгляд от дочери, произнесла Гарет. — Ты все видишь?

— Ага, — на всякий случай согласился я.

— Тогда скажи своему другу, пусть закроет глаза и уберет светоумножитель. — Гарет глянула на меня и добавила: — Да и ты зажмурься. Мы выплываем из этого мира.

Я невольно посмотрел вперед по курсу яхты. И увидел, что там колеблется, медленно растягиваясь, едва заметная радужная пленка. Словно мы протыкали изнутри огромный мыльный пузырь…

— Лэн, подними щиток! — заорал я. — Подними щиток и закрой глаза!

А в следующий миг радужная пленка под напором яхты лопнула. И во тьму ворвался свет.

Это было словно в темной комнате повернули выключатель. Рассвет не приходит так быстро, и тучи не могут разлететься со скоростью реактивного самолета. А здесь все произошло сразу. Тьма сменилась светом, темная непроглядная вода — светящейся лазурью, скорость — неподвижностью, серые очертания яхты — буйством красок. Больше всего меня поразили краски. От света я еще не успел отвыкнуть, а вот что такое настоящий яркий цвет, оказывается, забыл.

Дерево яхты было янтарно-желтым, парус — снежно-белым, металлические детали такелажа — темно-бронзовыми и медно-красными. На мачте, почти неразличимый на фоне неба, трепетал голубой вымпел. А вокруг, до самого горизонта, — спокойное лазурное море.

Яхта дрейфовала, словно и не мчалась только что со скоростью торпедного катера. Зато волны ощутимо раскачивали ее, и я вцепился в руку Гарет, чтобы не упасть. Та улыбнулась снисходительно, но ласково.

С кормы, пошатываясь, щуря глаза, шел Лэн. Вокруг него сумасшедшими прыжками носился Котенок.

— Это… это не у нас? — с какой-то тайной надеждой спросил мой Младший.

Я покачал головой.

— Мы вышли в другой мир.

— В твой?

— Нет, кажется… — Я посмотрел на Гарет. Но ответила Реата:

— Это мир королевства Тамал, мальчики. Очень хороший мир… Правда, мама?

— Правда, — подтвердила Гарет. — Тебе здесь понравится.

— Так вы что, обратно не собираетесь? — сообразил я. Гарет покачала головой:

— Нет. Там нам скоро будет нечего делать. Умные уходят первыми, жадные ждут до конца. Хорошо было торговать с Летящими… да и с вами, Крылатые… но все кончается.

— Почему кончается?

Гарет покачала головой, словно вопрос ее удивил:

— Тебе виднее, мальчик с Настоящим взглядом, идущий со стороны Света. Мы, торговцы, всего лишь чувствуем, когда наступают перемены.

Она победоносно улыбнулась:

— Женщины торговцев покидают мир Крылатых. Мужчины тоже чувствуют, что пора уходить, но они не верят сами по себе. Они хотят собрать сливки, которых уже не будет.

Я кивнул, словно понял ее слова. Посмотрел на Лэна. А тот стоял задрав голову и смотрел на висящее в зените солнце.

— Дурак! — завопил я, закрывая Лэну глаза ладонью. Лэн даже не шевельнулся, лишь с восторгом сказал:

— И сквозь руку светит… Данька, это солнце?

— Солнце, дубина! Ты глаза испортишь!

— Почему? — Лэн попробовал высвободиться, и я не раздумывая пригнул ему голову. Наставительно сказал:

— На солнце нельзя смотреть. Запомни! Нельзя смотреть на солнце!

— Правда? — с сомнением спросил Лэн. Я убрал с его лица руку и спросил:

— Что видишь?

— Круги разноцветные…

— Закрой глаза и сиди, — посоветовал я. А сам спросил у Котенка, который висел в воздухе, как и Лэн, неотрывно глядя на солнце.

— Он глаза не испортил?

— Нет, сейчас пройдет, — успокоил меня Котенок. — Ничего, детям положено обжигаться, чтобы узнать, что огонь горячий.

— А ты сам?..

— Я-то? — хмыкнул Котенок, разглядывая солнце. — Ха-ха!

Ясно было, что сейчас от него ничего не добиться. Я снова взглянул на Лэна, который уселся на палубу и послушно жмурил глаза. И только теперь, при солнечном свете, я понял какой же он бледный.

Кожа у Лэна была белая до голубизны. Волосы светло-светло-каштановые, про такие иногда говорят — выгоревшие. Может, они и выгорели. От тьмы. Да еще черная ткань Крыла оттеняла его бледность. Кошмар…

Я сел рядом, положил ему руку на плечо и спросил:

— Как глаза?

— Уже нормально. Темно, — продолжая жмуриться, сказал Лэн.

— Открывай глаза, — велел я.

Лэн посмотрел на меня и улыбнулся.

— Данька, а у нас тоже так будет?

— Конечно, — твердо пообещал я. — Еще лучше будет. И еще будут рассветы, и закаты, и облака, сквозь которые свет мягкий, и ночь, когда звезды светят.

Лэн кивнул, быстро и послушно, словно от того, поверит он или нет, зависело, сбудутся ли мои слова.