Дверь в стене

И конца им не было видно. И происходило это потому, что шли не только люди, но шли и события, и шли эти события всё хуже и хуже. Для Антанты. После провала летнего наступления на Восточном Фронте Антанта уловила запах жареного, а между тем к концу 1917 года через океан из затребованного полумиллиона успело переправиться 180 тыс. человек, а, не успел начаться год новый, как между Россией и Германией (а также Австро-Венгрией, Оттоманской Империей и Болгарией) был подписан брест-литовский мир, первым же следствием которого стало то, что немцы начали перебрасывать войска с Фронта Восточного на Фронт Западный.

Мир очень хорошо знает, что такое немецкая армия, так вот теперь это немецкое качество начало перерастать ещё и в количество, и к лету 1918 года немцев на Западном Фронте стало больше, чем противостоявших им сил Антанты. О первоначальном лимите в 500 тыс. призывников забыли тут же, французы в панике закричали - "дайте людей, дайте-дайте-дайте, обученных, необученных, больших, маленьких, белых, чёрных, дайте любых, только - ДАЙТЕ!"

И Америка начала давать. Давать по-настоящему, так, как это умеют делать американцы. В июле 1918 года, "на пике" событий, во Францию каждый день прибывало 10 тыс. американцев. В день - по дивизии. И, отправляя "ограниченный контингент" в Европу, Североамериканские Соединённые Штаты не забывали и о себе. К концу года (к финалу Великой Войны) они располагали армией численностью в четыре миллиона человек (напомню, что всего полутора годами раньше, когда их "пригласили" повоевать, американская армия имела в своём составе всего 133 тыс. военнослужащих). И более половины этой армии было переброшено в Европу. И из расквартированных во Франции двух миллионов солдат полтора миллиона находились на передовой.

Всего в течении пары месяцев немцы потеряли численное преимущество. Французы перевели дух и вздохнули с облегчением. Они явно не понимали, что происходит. Вот англичане, те да, те понимали, те видели все последствия, но они просто не видели другого выхода.

А французы радовались, да и как им было не радоваться, вот они встречают пересекшего в условиях строжайшей секретности Атлантику генерала Першинга, командующего американским экспедиционным корпусом в Европе:

Першинга торжественно привечали в Париже, в рамках спешно состряпанной "идеологической кампании" американскую военную делегацию повезли на могилу маркиза де Лафайета, где Першинг сказал несколько приличествующих моменту слов и где прозвучало ставшее с тех пор знаменитым - Lafayette, we are here!

"Лафайет, мы здесь!"

Сегодня считается, что сказал это сам Першинг, но в реальности эти слова принадлежат не ему, а его помощнику полковнику Чарльзу Стэнтону, но дело не в этом. Французы не понимали "момента", они будто ослепли, им отказало их знаменитое "галльское остроумие", они в упор не видели потусторонне нечеловеческого сарказма фразы, они искренне понимали её в наибуквальнейшем смысле. Они видели в Першинге грубого солдафона, кусок пушечного мяса, который целью своей жизни видит, как бы ему поскорее умереть за "ценности европейской цивилизации", за "матучку Марианну".

И самообмануться им было тем легче, что американцы и в самом деле умирали. Но вот только за кого?

Это колонна американцев на подходе к фронту:

На обочине сидят англичане. Они уже знают, что такое война и теперь им предстоит обучить военному делу прибывших американских новобранцев. Зелёных новичков. Зелёных настолько, что, как свидетельствовала современница событий и притом француженка, - "провожая их на фронт мы плакали горше, чем когда провожали своих солдат."

Англичане прозвали их - doughboys.

"Пончики."

Английский юмор хорош. Хорош он потому, что у него всегда есть второе дно, более глубокий, "скрытый" смысл. И только вдогонку к первому смешку понимаешь, что пончик это прожаренное тесто. Deep fried dough. И возникающий перед внутренним взором образ хорошо прожаренного пехотинца уже не кажется очень уж смешным.

Першинг начал с того, что потребовал для американского экспедиционного корпуса самостоятельности не только в организационном смысле, но и в смысле принятия решений, как и в смысле действий. На это ему резонно возразили, что у американцев совершенно нет опыта. Это было святой правдой. Военный опыт самого Першинга состоял в организации так называемой "Мексиканской карательной операции" объявленной целью которой было изловить и покарать Панчо Вилью, каковая цель достигнута не была. (Между прочим, одним из подчинённых Першинга в Pancho Villa Expedition и таким же кавалеристом, как он сам, был получивший в дальнейшем определённую известность и дослужившийся до генерала Паттон.)