Дверь в никуда

Ербол был спокоен и уверен в Никите. Руки легли на плечи… но слияние не получилось. Или получилось, но Никита не мог управлять им. Виновен был Ербол, слишком охваченный любопытством к окружающему. Ему не хотелось так скоро покидать мир, куда он так долго мечтал попасть.

— Ты мешаешь мне. — укоризненно сказал Никита, разорвав контакт — Мы сюда еще не раз вернемся, если сможем сейчас вернуться домой.

Ербол был смущен — несдержанным любопытством мешать другим делать дело довольно неприлично в двадцать втором веке. Не будь этого и других подобных обычаев уважения к личности, жизнь на планете с шестнадцатью миллиардами населения стала бы невозможной. Теперь слияние вынужден был вести сам Никита, Ербол не сопротивлялся, но и не помогал. Однако все получилось отлично. Волнение может не только мешать, но и способствовать. И вот они уже стоят в лаборатории, а Сепе и Шурик поздравляют их из-за тонкой пленки биозащиты.

После первого успеха дело пошло легко. Перебрасывать вместе с человеком и вещи оказалось даже проще. Когда Ербол сообразил в чем дело, он стал помогать, держа предметы своей мыслью, так что Никите оставалось только направлять перенос. Уже на третьем опыте Ербол попал в иномирье полностью одетый, так что удалось задержаться там на несколько часов. До этого момента, в одиночку, Никита не оставался в чужом мире больше получаса. Правда лишнее время не дало ничего кроме знания, что переход назад осуществляется даже легче после отдыха. Хотя Никита немного волновался, уверенность Ербола, что все будет хорошо, помогла ему расслабиться и заняться изучением местности. Изучать, по правде сказать, было особенно нечего. Зима бесснежная и мокрая, как в северной Европе. В лесу тишина и беззверье — все попрятались от ненастья, а голые ветки ничем не отличаются от земных лесов. И промокшие листья под ногами тоже ничем не выдают своего иномирного происхождения. Лес и лес. Ночью все кошки серы, а зимой все леса одинаково скучны. Зато для Никиты это унылое серо-бурое однообразие, в котором время и вовсе не шло, помогло справиться с волнением, отдохнуть.

За всеми делами на Земле подошел потихоньку новый 2185-й год. Первое Новогодье Никиты в новом мире. В мире, где он прожил уже пол года, который становился ему все роднее и приятнее. Никита не заметил на улицах никакой предновогодней суеты, обычной для его родного 20-го века. Ну ладно, никто не бегал по магазинам за покупками. Ну, не было здесь магазинов. Но никто не украшал улицы гирляндами и фонарями, не ставил елки. Хотя зачем гирлянды, фонари и прочие украшения, если световые панели стен имели ту же природу, что мониторы компьютеров? На них можно было вывести любое изображение — цветное, объемное, сверкающее. Так что глаз не отличит настоящей гирлянды от экранной. А елки, что, они тоже собираются на экране показывать? А как же запах, ощущение свежести, морозного леса? Может они вообще Новый Год не празднуют? Мол, праздновать его — пережиток старины. На вопрос Аня ответила улыбаясь: да, празднуют. Но это праздник домашний, семейный. Его встречают в кругу близких друзей, а общих веселых сборищ нет. По крайней мере, в России. У других народов иначе. А елки в дома действительно не носят. Не дело это — убивать дерево ради мелкой прихоти. Про себя Никита немного посмеялся — уж в двадцать втором веке биофабрика в подвале могла бы вырастить в считанные часы любое количество елок. Видно это была чисто воспитательная мера. Ведь елка с биофабрики — все равно что искусственная. В еде нам нужен вкус, способность насыщать тело. А елка насыщает душу. И то, что она на самом деле не из леса, пусть и точная копия, снижает ценность ее почти до нуля. Видно и в самом деле есть в том старом обычае что-то варварское, жестокое, если праздник не в праздник без наслаждения медленным умиранием живого существа, пусть и дерева. Елка — не цветок. В природе век цветка краток, те же несколько дней, что он проживет в вазе. А ель могла бы прожить столетия, если не срубить ее под корень и не обрядить как невесту, или скорее как юную покойницу, которой родные отдают все лучшее, всю любовь, что не смогли отдать при жизни.

Наступило утро тридцать первого, а Никита не знал, куда ему приткнуться. Аня, похоже, не относила его к членам своей семьи, а навязываться Никите не позволяла гордость. В конце концов, он здесь один, чужой в чужой стране. Он не знает всех обычаев. Это дело друзей — пригласить его, объяснить. А если он не смог приобрести друзей — сам виноват. Придется коротать праздник в одиночестве.

На деле все оказалось совсем не так. В обед, когда Никита закончил с учебной программой на сегодня — праздник, не праздник, а приходится наверстывать два упущенных столетия, Аня сказала:

— А сейчас, если хочешь встречать Новый Год с нами, быстро собирайся.

— С кем это с вами? И меня пока никто не приглашал. — гордость порой играла с Никитой дурные шутки.

Но Аня вроде ничего не заметила:

— Так я тебя приглашаю. Будут все наши маги, Володя, и еще твои знакомые. Пойдешь?