Дверь в лето

Тут мы впервые поссорились с Майлзом. Если бы я не держал контрольный пакетик, «Вилли» так и остался бы обычным электрическим недоноском, подверженным регулярным поломкам, словно человек – приступам острого аппендицита. Майлз утверждал, что «Вилли» вполне созрел для продажи.

Помирила нас Белла Даркин. Уступив ей, я позволил Майлзу пустить «Вилли» в продажу, хотя он еще был далек от совершенства. Должен признаться – Белла вертела мною, как хотела, а я, дурак, подчинялся ей.

Она была не только безупречным секретарем и делопроизводителем. Ее формы могли бы вдохновить Праксителя, а ее духи действовали на меня, как валерьянка на Пита. Хорошие машинистки – большая редкость, и когда одна из лучших соглашается на мизерный оклад в заштатной фирме, невольно возникает вопрос: почему? Но мы даже не спросили, где она работала раньше. Мы были рады случаю избавиться от кучи бумаг, связанных со сбытом наших «Горничных».

Я с негодованием отвергал все, что не нравилось Белле. Очертания ее бюста совершенно подавили мой разум. Она милостиво выслушала, как одинока была моя жизнь до нее, и нежно ответила, что и сама хотела бы узнать меня поближе, ибо испытывала ко мне схожие чувства.

Вскоре после примирения с Майлзом я сделал ей предложение, и она согласилась разделить мою судьбу.

– Дэн, милый, у тебя есть все задатки великого человека… и мне кажется, что я смогу помочь тебе развить их.

– Ну конечно!

– Тише, дорогой. Но я не собираюсь замуж. Ты сейчас на взлете, и мне не хочется обременять тебя детьми и надоедать тебе. Я намерена работать с тобой, помогать тебе налаживать твое дело. А потом мы поженимся.

Я горячо возражал, но она оставалась непреклонной.

– Нет, дорогой, перед нами – долгий путь. Вскоре «Горничные, Инкорпорейтед» станет такой же великой, как General Electric[6]. Когда мы поженимся, я хочу забыть о бизнесе и целиком посвятить себя твоему счастью. Но сначала я должна поработать для твоего благополучия, для твоего будущего. Верь мне, дорогой.

Что я и сделал. По случаю помолвки я хотел подарить ей шикарное обручальное кольцо – она не позволила. Тогда я передал ей часть моих акций. После долгих уговоров она согласилась принять их. Теперь я не уверен, что это была моя идея.

После этого я начал работать еще усерднее, непрестанно думая о механизации мусорных ведер и посудных моек. И все были счастливы… все, кроме Пита и Рикки. Питу было просто наплевать на Беллу, как и на все, что он не одобрял, но изменить не мог, а вот Рикки была по-настоящему несчастна.

Моя вина. Лет с шести она была «моей девушкой», со встрепанными волосами и огромными серьезными глазами. А я собирался «жениться на ней, когда она вырастет, чтобы вместе заботиться о Пите». Я полагал, что это всего лишь игра, что мы оба понимаем это, что я нужен маленькой Рикки только для того, чтобы Питу было хорошо. Но кто может понять детскую душу?

Что касается детей, я не сентиментален. Большинство из них – маленькие чудовища, не поддающиеся цивилизации, пока не вырастут. Но маленькая Фредерика напоминала мне мою сестру, не говоря уже о том, что она любила Пита и заботилась о нем. Мне кажется, она любила меня за то, что я на нее никогда не кричал (в те времена я сам еще обижался, как ребенок) и совершенно серьезно принимал все ее фантазии. Рикки была прелесть. У нее было спокойное достоинство, начисто исключавшее визг, хныканье, лазание по коленям. Мы дружили и вместе заботились о Пите. Ей, кажется, нравилось быть «моей девушкой», и она хорошо вела свою партию в нашей игре.

Сам я не играл так увлеченно с тех пор, как мама и сестренка погибли под бомбежкой. Но одного я не учел – я всегда был серьезен, и Рикки это знала. Когда появилась Белла, ей было десять лет, а когда я сделал Белл предложение – почти одиннадцать. Наверное, я один знал, как она ненавидела свою соперницу. Внешне это почти не проявлялось: Рикки просто не хотела с ней разговаривать. Белла называла это «застенчивостью», и Майлз, как мне казалось, тоже так считал.

Но я-то знал, в чем дело, и несколько раз пытался объясниться с Рикки. Вы когда-нибудь пробовали обсуждать с подростком тему, на которую он не желает говорить? Честное слово, вы будете надрывать глотку в Эхо-Каньоне, но и в этом будет больше смысла. Наконец, я уверил себя, что все это пройдет, как только Рикки узнает, какая Белла милая и хорошая.

Пит был другого мнения и, если бы не любовное ослепление, я заметил бы это – ясный признак того, что мы с Беллой никогда не поймем друг друга. Она «любила» Пита – конечно же, конечно же! Она обожала котов, любила тонзуру, проклюнувшуюся на моем темени, восхищалась моими заказами в ресторане, словом, обожала все, что относилось ко мне.

Но любить котов трудно, ибо при этом нужно угождать им. На свете есть коты и есть все прочие, причем большинство из прочих терпеть не могут котов. Если они и говорят, из вежливости или по какой-то другой причине, что любят котов, то все равно не умеют с ними обращаться, а ведь кошачий протокол гораздо строже дипломатического.