Двенадцать башен

— Верно, поначалу я и в самом деле очень досадовал, но потом в голову пришла мысль, которая меня сильно обрадовала.

Богач поинтересовался, что за мысль.

— Я подумал об узниках, которые сейчас томятся в темнице. Сидят они в своих клетках, ни рукой, ни ногой не могут пошевельнуть. Комары их нещадно жалят — до самого мяса. А я? Чем я плохо живу? Я свободен, куда хочу — еду. Пусть тело мое терпит какие-то неудобства, зато душа блаженствует. Подумал я об этом и сразу же успокоился.

От этих слов богач даже вспотел. Он подумал, сколь неразумно здесь, на чужбине, лежа под пологом, вспоминать об удовольствиях домашней жизни.

Хорошо бы почаще так думать людям, которые испытывают временные невзгоды. Если неблагоприятные обстоятельства считать благоприятными, а жестокие муки — райским блаженством, если под желто-плодным древом хуанлянь [281]с упоением играть на цине и радоваться жизни в глухом проулке, никогда не состаришься, не поседеешь, горести и беды пройдут стороной.

Стих, который мы привели выше, как раз и говорит о том, что разлука куда лучше кончины. Но в последующем рассказе, который можно сравнить с «вольной» историей, я поведаю совсем о другом — о том, что смерть порой лучше разлуки. Это перекликается с фразой, которую мы находим в «Четверокнижии»: «Коль суждены несчастья, их не избежать».

Во времена династии Сун, в годы Чжэнхэ — Мирного Правления [282] — жил в Бяньцзине [283]некий Дуань Пу (еще его звали Дуань Юйчи) — отпрыск старинного рода. Еще в младенческом возрасте он отличался светлым умом, отчего его нередко называли отроком, отмеченным божественным даром. В девять лет он приобщился к наукам [284], то есть стал сюцаем и носил это звание десять лет, вплоть до той поры, когда ему исполнилось девятнадцать. Интересно, что за все это время он ни разу не сдавал экзамены на последующие ученые звания, чем немало удивлял всех, кто знал его близко. Когда его спрашивали об этом, он отвечал:

— Если смолоду преуспеть на ученой стезе, можно на всю жизнь остаться несчастным. Представьте себе человека малоопытного, неспособного преодолевать трудности, но получившего ученую степень. Он непременно станет упрямым и бестолковым, все будет делать плохо и грубо. Поэтому рано или поздно он совершит промах и опозорится перед двором, а то и перед всем светом. Но что еще хуже, он может загубить свою жизнь, погнавшись за почетом и славой. В общем, добром он не кончит! А потому лучше побыть несколько лет сюцаем и набраться знаний, чем торопиться сдать экзамены на звание цзиньши. Подобная задержка сторицей окупится. Вот отчего я постигаю науки спокойно, без излишней суетливости.

Заметим, что молодой человек проявлял выдержку не только в своей ученой карьере, но и в брачных делах, не задумываясь о том, что каждый новый год может принести ему наследника. Он говорил шутливо:

— Какой из меня отец? Я сам еще дитя!

Надобно вам знать, что отца и мать он потерял еще в детстве, а потому не мог до конца выполнить своего сыновнего долга. Забота, которой его окружали друзья, его весьма тяготила. Поэтому, наверное, он до сих пор так и не выбрал себе приемных родителей [285], хотя ему уже минуло двадцать. В общем, юноша привык жить свободно, в свое удовольствие, пользуясь каждой минутой радости и не вспоминая о злосчастном конце, который ждет человека. Прожил день, и прекрасно! К чему думать о будущем?

Среди его друзей по ученью был некий Юй Цзычан (его второе имя Тинъянь), человек несомненно талантливый и нравом весьма схожий с Дуанем. Юй еще прохладнее относился к ученой карьере, нисколько не думая о каких-то выгодах в будущем. «Лучше день быть сюцаем, чем год чиновником, — говорил он. — Гораздо приятней обметать метелочкой пыль с книг и возжигать благовония, чем погрязнуть в казенных бумагах или хлестать плетью провинившихся. Добиваться чиновной должности нелепо и бесполезно!» В одном лишь они не сходились. Юй в отличие от Дуаня относился к супружеству серьезно и со вниманием.

— В нашей жизни, — говаривал он, — самое высшее из всех чувств — любовь, разделенная на супружеском ложе. Об остальных можно и не вспоминать. Эту любовь порой черпаешь и в знаменитом ученье [286]. Она не похожа на обычную привязанность или привычку и потому незабываема. От множества правил и запретов наши чувства увяли, из них исчезла последняя капля жизни. Вот почему древние мудрецы, которые разверзли Небо и воздвигли полюса мудрости, указали людям путь достижения этой истины, опираясь на учение о нравственных законах, чтобы тем самым избавить их от косности и закисания. Если бы из Трех правил исключить то, которое касается взаимоотношения супругов, что проку было бы в двух других, касающихся взаимоотношения государя и вассала или отца с сыном? Если исключить это правило из Пяти моральных установлений [287], что стало бы с сыновней почтительностью, дружбой, верностью, добротой? Уверен, что супружеские чувства суть важнейшая часть пяти заповедей, а потому брачные дела следует свершать не только как можно лучше, но и как можно раньше.