Две зимы

– Вчера я наносила полный сарай хвороста, – ответила Брумильда. – А утром там не было ни хворостиночки. Кража дров – любимое занятие троллей. А что за собрание у нас в халле?

Альфред выпрямился и сложил руки на груди: вообще-то, он обиделся на односельчан за их подозрения.

– Каждый сразу подумал на меня! Решил, что это я утащил его сокровище! – заявил он с вызовом. – Да куда бы я спрятал такую гору вещей? Об этом они подумали?

– А что, если в старом колодце? – спросила Брумильда с лёгкой усмешкой. – Из старого колодца до сих пор тянет запахом носков.

Щёки Альфреда вспыхнули, но за словом он в карман не полез.

– Стирали бы свои носки почаще. Но сегодня я точно ни при чём. Я ничего у них не брал, бабушка.

Брумильда прислонила топор к стене возле двери и взяла Альфреда за плечо.

– Я знаю, внучек. Я надеялась, что троллям хватит наших дров в этом году. Обычно они не брали ничего другого. Когда я была такой, как ты, мы за порогом обязательно оставляли дрова для троллей.

– Как жертвоприношение?

– Да, как жертвоприношение.

Рассказ бабушки удивил Альфреда и привёл в недоумение. Когда он приносил что-то в жертву богу или богине, то делал это в знак благодарности. Или просил у них что-нибудь.

– А что тролли давали вам взамен? – спросил он у бабушки.

– Думаю, что истории, которые мы потом рассказывали, сидя у очага. Пошли в дом, спасём Рагнара от всеобщего гнева.

– Не пойду! – заупрямился Альфред. – Они опять будут меня ругать, а Сигмунд особенно!

Но Брумильда уже отворила дверь и подтолкнула Альфреда внутрь большого халле. Альфред и не думал, что он так сильно замёрз, только оказавшись в тепле, это понял. Сельчане всё кричали, размахивая руками, и не сразу заметили бабушку и внука. По спине Альфреда побежали мурашки. Он не решился обернуться, но знал и не оборачиваясь, что слепые глаза Фриды уставились на него.

Альфреду ещё больше стало не по себе, когда Брумильда подтолкнула его к Фриде и сказала:

– Иди встань около неё.

Альфред не посмел отказаться. Обидеть Фриду он боялся почти так же, как боялся обидеть чем-нибудь Локи. Он снял парку и, низко опустив голову, протиснулся между сельчанами. Он узнавал всех по обуви. Вот Ивар, у него боты старые, такие же, как он сам. У Милы обувка всегда в саже. А Валка обходится без шнурков.

Фрида вообще не носит обуви, она ходит всегда босая, даже по снегу. Альфред вгляделся повнимательнее – кожа у неё белая-белая. Неужели ей не холодно?

– У колдуний свои секреты, – шепнула Фрида, словно прочитала мысли Альфреда.

Альфред вздрогнул от неожиданности, но голову поднять не решился. И до того как он попытался хоть что-нибудь сказать, в большом халле раздался громкий голос Брумильды.

– А теперь тишина! Помолчите немного!

И сразу смолкли жалобы и негодующие речи. Брумильда вот уже тридцать лет была в деревне самая главная. Она застала времена, когда сёстры Зима и Зимушка странствовали рука об руку. Времена до пропажи младшей сестры. Как только Брумильда начинала говорить, все её слушали.

– Хвалю ваше богатое воображение, – сказала Брумильда сельчанам.

Но на самом деле она своих односельчан не хвалила. Она говорила таким голосом, каким поздравляла Альфреда с очередной шалостью, готовясь его наказать. Сельчанам стало не по себе, зато Альфред потихоньку улыбался. А Брумильда продолжала:

– Вам до того не хочется думать о троллях, что вы утешаете себя фантазиями, будто Альфред, наш худышка Альфред величиной с лисёнка, утащил ваше добро.

– Беда в том, что у Альфреда такое в обычае, при всём моём к тебе уважении, старейшина, – проворчал пекарь Бьорн.

– Я ничего такого не делал, – прошептал Альфред, стоя рядом с Фридой.

– Конечно, ты этого не делал, – согласилась Фрида тоже шёпотом. – Это точно не ты. Ты в это время воровал из кладовки горчицу для новой шалости.

Вот тут Альфред всё-таки поднял голову. Откуда Фрида могла узнать о горчице? Неужели боги и богини наябедничали ей во сне? Но зачем им интересоваться Альфредом? Однако Фрида больше на него не смотрела. Она смотрела слепыми глазами на помост в глубине большого халле, где стояли Брумильда и Рагнар. И Альфреду уже казалось, что никакого разговора у них не было, что он сам его только что придумал.

– Альфред тут ни при чём, – продолжала говорить Брумильда. – Если он что-то спрячет, то потом непременно вернёт на место. Его шутки никому не причинили вреда.

Альфред внимательно слушал. Когда он стоял за дверью, он не различал, что кто-то всхлипывает, кто-то сморкается, а кто-то плачет, теперь он слышал ясно. Тролли, они такие, они утаскивают у людей самое для них дорогое. То, что человек любит, то, чего ему будет очень не хватать. Дорогое не по цене – дорогое сердцу. То, что радует и греет душу.

– Не Альфред утащил у меня нож, принадлежавший его матери, – прибавила Брумильда.

Глаза у неё блестели, но не плакали. Никогда.