"Две жизни" (ч. I, т.1-2)

И. сел в кресло рядом; мы немного помолчали, но вот послышались на лестнице шаги и голос капитана. Он теперь окончательно сдружился с нами, а меня так просто обожал, по-прежнему считая весельчаком и чудо-храбрецом, как я ни старался разуверить его в этом.

Чтобы дать мне возможность побыть одному, И. поднялся навстречу капитану, и они вместе прошли к нему в каюту.

Я действительно нуждался в уединении. Моя душа, мои мысли и чувства были похожи на беспокойное море, и волны моего духа так же набегали одна на другую, сталкивались, кипели и пенились, не принося успокоения. /

Из тысячи неожиданно свалившихся на мою голову событий я не мог бы выделить и одного, где логический ход вещей был бы ясен мне до конца. Во всём — казалось мне — присутствовала какая-то таинственность; а я терпеть не мог ни тайн, ни чудес. Слова Флорентийца: "нет чудес, есть только та или иная степень знания", часто вмешивались в сумбур моих мыслей, но я их не понимал.

Из всех чувств, из всех впечатлений в душе господствовали два: любовь к брату и любовь к Флорентийцу.

Я не любил ещё ни одной женщины. Ничья женская рука не ласкала меня; я не знал ни матери, ни сестры. Но любовь-преданность полную, не критикующую, но обожающую, — я знал, потому что любил брата-отца так, что он всегда был рядом, и я поверял им каждое движение своего сердца. Единственно, я скрыл от него свой писательский талант. Но опять-таки, руководило мною желание уберечь брата-отца от незадачливых писаний брата-сына.

Эта любовь к брату составляла стержень, остов моей жизни. На ней я строил своё настоящее и будущее, причём на первое я смотрел свысока, как на преддверие той великолепной жизни, которой мы заживём вместе, когда я окончу ученье.

И теперь мне пришлось убедиться в своем детском ослеплении, ведь я не задумывался прежде о том, кто такой мой брат и какой жизнью он живёт. Я увидел вдруг кусочек его жизни, в которой меня не было. Это была катастрофа, почти такая же острая, какую переживала Жанна. И рыдая над ней — я рыдал над собою тоже…

Я ничего не понимал. Какую роль играла и играет Наль в жизненном спектакле моего брата? Какое место занимает брат в освободительном движении? Как связан он с Али и Флорентийцем? Поистине, здесь всё казалось чудом, я осознавал свою невежественность и понимал, что не подготовлен к той жизни, в которую мне пришлось вступить.

Я думал, что любить так сердце может лишь один раз в жизни и только одного. И не заметил, как сердце мое расширилось и приняло еще одного человека; словно светлым кольцом он опоясал его, оставив в середине образ брата Николая.

Я не раздвоился в своей любви к Флорентийцу и брату. Они жили во мне оба, и оба образа часто сливались в один мучительный стон тоски и жажду свиданья…

Я ещё не испытывал такой силы обаяния. Странное, новое понимание слова «пленил» явилось в моём сознании. Поистине, плен моего сердца и мыслей нёс какое-то очарованье, радость, которую разливал вокруг себя Флорентиец. Вся атмосфера вокруг него дышала не только силой и уверенностью; попадая в неё, я радовался счастью жить ещё день, ещё одну минуту подле.

Рядом с ним я не испытывал ни страха, ни сомнений, меня не терзали мысли о завтрашнем дне, — только творческое движение всему окружающему задавал этот человек.

Со свойственной мне рассеянностью я забыл обо всём и вся, забыл время, место, ушло ощущение пространства, — я летел мыслью к моему дивному другу, я так был полон им, что снова, — как ночью, в бурю, — мне показалось, что я вижу его.

Точно круглое окно открылось среди темнеющих облаков, и я увидел мираж, мою мечту, моего Флорентийца в белой одежде, с золотистыми, вьющимися волосами.

Я вскочил, добежал до края палубы и точно услышал голос: "Я с тобой, мой мальчик; будь так же верен, и ты достигнешь цели, и мы встретимся снова".

Бурная радость охватила меня. Какая-то сила влилась во все мои члены, и они стали точно железными. Я почувствовал себя счастливым и необычайно спокойным.

— Ну, как же чувствует себя мой юный друг, смельчак-весельчак? — услышал я голос капитана. — Никак, чудесные облака сегодняшнего вечера увлекли вас в небо?

Я не сразу отдал себе отчёт в том, что происходит, не сразу откликнулся, но когда повернулся к ним, то, очевидно, преображённым своим лицом поразил не только капитана, но даже И., так изумлённо они оба на меня поглядели.

Точно желая оградить от капитана. И. обнял меня и крепко прижал к себе.

— Ну и сюрпризы способны преподносить эти русские! Что с вами? Да вы просто красавец! Вы сверкаете, как драгоценный камень, — говорил, улыбаясь, капитан. — Так вот вы каким бываете! Теперь я не удивляюсь тому, что не только красавица из лазарета, но и молодая итальянка, и русская гречанка — все спрашивают о вас. Я теперь понимаю, какие ещё силы таятся в вас.

Я с сожалением поглядел на тёмные облака, в которых исчез мираж моей любви, и тихо сказал капитану:

— Вы очень ошибаетесь, я далеко не герой и не донжуан, а самый обычный "Лёвушка-лови ворон". Я и сейчас ловил свою мечту, да не поймал.