"Две жизни" (ч. I, т.1-2)

Он вошёл развязно, как к себе домой. Фамильярно целуя руку Строгановой, как будто чуть-чуть удивился её равнодушию, но тотчас же, изображая лорда высшей марки, направился к Анне. "Посмотрел бы ты на лорда Бенедикта", — мелькнуло в моей голове.

Склонившись перед Анной и нагло глядя на неё, как на свою собственность, он ждал, чтобы она протянула ему руку. Не дождавшись этого и желая, очевидно, скрыть досаду, он фальшиво рассмеялся и сказал:

— Дорогая Анна, ведь вы же европейского воспитания. Да и я не собираюсь устраивать в своём доме гарем. Протяните же мне вашу прелестную ручку, на которой я вижу залог вашего согласия стать моей женой.

— Прежде всего, для вас я не Анна, а Анна Борисовна. Что же касается каких-то залогов, то я их не принимала и слов вам никаких не давала, — прервала она его так резко, что даже этот злодей опешил.

Не знаю, чем бы кончилась эта стычка, если бы Строганова не вмешалась, говоря:

— Браццано, что же вы не здороваетесь с сэром Уоми и не знакомите нас с вашим другом?

Вместе с Браццано вошёл человек высокого роста, широкоплечий, но с такой маленькой головой, что невольно заставлял вспомнить об удаве. Лицо его, то ли вследствие болезни, а может быть, и злоупотребления спиртными напитками, было ярко-красное, почти такое же, как его феска, с фиолетовым оттенком на щеках и носу, а маленькие, чёрные, проницательные глазки бегали, точно шарили по всему, на чём останавливались.

Когда Анна обрезала Браццано, мне показалось, что на этом грязном противном лице мелькнуло злорадство.

Браццано представил хозяйке и обществу своего друга под именем Тебальдо Бонда, уверяя, что это красота Анны заставила его забыть все правила приличия.

— Впрочем, — прибавил он, поглядев на Анну и Строганову, — сегодня такой важный в моей жизни день, день побед. К тому же и власть моя сегодня возросла как никогда. Так что вряд ли имеет смысл придерживаться условностей.

Он хотел снова подойти к Анне, но его задержала Строганова, сказав, что все мы ждали его более получаса, чтобы сесть за стол. Что он опоздал свыше всякой меры, хотя ему отлично известно, что в этом доме — из любви хозяина к порядку — соблюдается точность в расписании трапез.

Браццано, привыкший видеть в Строгановой беспрекословно повинующуюся его капризам рабу, — окаменел от изумления и бешенства.

Но не он один был так сильно изумлён. Сам Строганов пронзительно взглянул на свою жену и перевёл вопрошающий взгляд на сэра Уоми. Тот ответил ему улыбкой, но улыбнулись только его губы. Глаза, строгие, пристальные, с каким-то иным — несвойственным его всегдашней ласковости — выражением устремились на Браццано.

Побелевший от злости Браццано прошипел в ответ хозяйке дома:

— Я не привык выслушивать замечания нигде, а у вас в доме в особенности. — Он с трудом взял себя в руки, постарался улыбнуться, хотя вместо улыбки вышла гримаса, и продолжал уже более спокойно: — Я простудился и был болен эти дни.

Внезапно он встретился взглядом с Анандой и точно подавился чем-то, потом кашлянул и продолжал:

— Только несколько часов тому назад я почувствовал облегчение благодаря усилиям моего доктора, которого я имел удовольствие вам только что представить, Елена Дмитриевна, — поклонился он Строгановой. — Пусть это печальное обстоятельство будет мне извинением. Смените гнев на милость и…

Тут он направился прямо к Анне, намереваясь вести её к столу, и уже складывал свою правую руку калачиком, как ему опять не повезло. Откуда ни возьмись, вынырнула маленькая собачонка Строгановой, и Браццано споткнулся об неё и едва не полетел на ковёр.

Это было смешно, его грузная фигура точно склонилась в глубоком поклоне, полы фрака взметнулись, да вдобавок он ещё неловко зацепился за ножку стоявшего поблизости кресла и никак не мог разогнуться, — и я не выдержал и залился смехом, капитан мне вторил, оба Джел-Мабеда и сам хозяин, а за ними и многочисленные родственники надрывались от хохота. Только сэр Уоми и оба моих друга хранили полную серьёзность. Сэр Уоми подошёл к хозяйке дома, поклонился и предложил ей руку, чтобы вести к столу.

Я взглянул на капитана, находясь под впечатлением величавых, полных достоинства и спокойствия манер сэра Уоми; но капитан сам приковался взглядом к его фигуре, будучи, очевидно, во власти обаяния сэра Уоми.

Пока доктор Бонда помогал Браццано выпрямиться, что удалось не без труда, Ананда подошёл к Анне, точно так же поклонился, как сэр Уоми её матери, слегка склонив голову, и подал ей руку.

Как они были прекрасны оба! Так же прекрасны, как в первый музыкальный вечер у князя, в день приезда Ананды. Я забыл обо всём, улетел куда-то, стал "Лёвушкой-лови ворон" и внезапно услышал голос Флорентийца.