Две твердыни

— Тогда считай от Райвендела, — сказал Мерри. — Но я сейчас усну на чем угодно.

— Счастливчик, — продолжал разговаривать Пин. — Tы ехал с Гэндальфом.

— Ну и что?

— Может быть, узнал у него какие-нибудь новости?

— Даже много новостей. Больше, чем обычно. Разве ты не слышал, что он говорил? Ты ведь ехал совсем рядом, а мы не секретничали. Если ты думаешь, что мог бы узнать от него больше, чем я, садись утром с ним на коня. Конечно, если сам Гэндальф захочет сменить пассажира.

— Ты уступишь мне место? Замечательно! Только ведь Гэндальф ужасно скрытный. Он таким и остался, правда?

— Нет, он изменился, — ответил Мерри, у которого сон начал пропадать, так его растревожили вопросы друга. — Он будто бы вырос. Стал сразу и добрее, и строже, и веселее, и серьезнее, чем был. Изменился. Но пока у нас не было возможности узнать, насколько. Вспомни конец расправы с Саруманом. Раньше Саруман был выше Гэндальфа, он был главой Белого Совета, хотя я точно не знаю, что это такое. Он был Саруман Белый. А теперь Гэндальф сам Белый. Заставил Сарумана вернуться, сломал ему Жезл, а потом одним словом прогнал!

— Да, пожалуй, Гэндальф немного изменился, но скрытность в нем осталась, ее даже больше стало, — ответил Пин. — Например, этот случай со стеклянным шаром. По нему было видно, что он ужасно обрадовался. Что-то он уже про этот шар знал или сразу догадался. А нам разве сказал хоть что-нибудь? Ни словечка. А ведь если бы не я, он бы в воду провалился. «Эй, хоббит, отдай его мне», — и все. Интересно, что это за шар? Он мне показался страшно тяжелым.

Последние слова Пин проговорил тихим шепотом, будто сам с собой разговаривал.

— Ага, так вот что тебя грызет. Пипинчик мой любимый, вспомни, что сказал Гилдор, и что Сэм любил повторять: «Не вмешивайся в дела магов, каждый маг хитер и на расправу скор».

— Но мы уже много месяцев только и делаем, что вмешиваемся в дела магов, — ответил Пин. — Я бы охотно рискнул немножко, чтобы только что-нибудь узнать. И мне очень хочется получше присмотреться к этому шару.

— Да спи ты, наконец, — возмутился Мерри. — Рано или поздно все узнаешь. Я тебя уверяю, что ни один Тук еще не переплюнул Брендибака по части любопытства, но согласись, что еще не время лезть куда не следует.

— Хорошо, но что плохого, если мне хочется узнать про этот шар? Допустим, это даже невозможно. Старина Гэндальф сидит на нем, как квочка на яйце. Но мне не становится веселее от того, что даже ты говоришь, что мне нечего туда лезть, и посылаешь меня спать.

— А что тебе еще сказать? — ответил Мерри. — Конечно, обидно, но придется подождать до утра. После завтрака ты увидишь, что меня эта загадка не меньше твоего интересует, и я тебе помогу, как сумею, добиться у Гэндальфа хоть какого-то объяснения. А сейчас у меня уже глаза слипаются. Если я еще раз зевну, у меня губа лопнет. Спи.

Пин ничего не ответил. Он лежал тихо, но спать ему совсем не хотелось, не в пример Мерри, который через пару минут ровно и спокойно дышал рядом, погрузившись в глубокий сон.

В ночной тишине мысль о темном шаре сверлила Пина еще острее, чем днем. Хоббиту казалось, что он опять чувствует тяжесть стекла в руке, видит таинственный багровый свет изнутри, который на краткий миг блеснул ему днем. Он продолжал ворочаться с боку на бок, напрасно пытаясь думать о чем-нибудь другом.

В конце концов хоббит не выдержал. Он встал и осмотрелся. От луны по-прежнему струился холодный белый свет, под кустами лежали черные тени. Было холодно, пришлось завернуться в плащ. Все вокруг спали. Часовых видно не было, наверное, они забрались повыше на бугор или спрятались в папоротниках. Не отдавая себе отчета в том, что делает, Пин тихонько подкрался к Гэндальфу.

Маг, похоже, спал, только веки у него были полузакрыты и из-под длинных ресниц поблескивали краешки глаз. Пин попятился. Гэндальф не шевелился. Тогда хоббит опять подкрался к нему, почти против воли, будто его толкала посторонняя сила. Он подбирался к магу сзади, со стороны головы. Гэндальф укрылся одеялом, плащ накинул сверху. Между его рукой и правым боком обрисовывался круглый предмет, завернутый в темное сукно.

Затаив дыхание, Пин осторожно подошел еще ближе к спящему. Потом встал рядом с ним на колени, протянул руку, потянул к себе сверток и поднял его двумя руками. Предмет оказался легче, чем он ожидал. «Может, барахло какое-нибудь», — подумал хоббит с облегчением. Но на место сверток не положил. С минуту подержал его в руках, потом быстро на цыпочках отбежал в сторону, пошарил по земле руками, нашел подходящий по размеру камень, вернулся назад. Быстро размотал ткань, завернул в нее камень, и, присев, сунул Гэндальфу под руку. А сам стал рассматривать украденный предмет.