Две твердыни

Неужели ты назовешь меня убийцей, Король Рубежного Края, только за то, что в честном бою погибли твои мужественные воины? Раз ты начал войну — напрасно, ибо я не хотел ее, — должны быть жертвы. Если ты при этом считаешь меня убийцей, то я отвечу, что та же печать лежит на всем роду Эорла. Разве этот род не вел войны, много войн, разве он не завоевывал тех, кто не хотел ему подчиниться? И разве не заключал мир с сильными противниками и не имел от этого выгоду? Еще раз спрашиваю тебя, Король Феоден: хочешь ли мира и моей дружбы? Это зависит только от тебя.

— Хочу мира, — сказал наконец сдавленным голосом Феоден, будто с усилием. Несколько всадников радостно вскрикнули. Но Король поднял руку, требуя тишины, и уже в полный голос продолжал: — Хочу мира, и будет у нас мир, когда мы разгромим тебя и сорвем замыслы твои и твоего мрачного хозяина, в руки которого ты хочешь нас выдать. Ты лжец, Саруман, ты отравитель сердец. Ты протягиваешь мне руку, но я вижу лишь злой и холодный коготь Мордорской лапы! Да будь ты в десять раз мудрее, и то не было бы у тебя права управлять мной и моим народом ради своей выгоды, как ты собираешься. Не была справедливой война, начатая тобой против меня; даже если бы ты захотел оправдать ее, как ты объяснишь пожары, в которых сгорели жилища жителей Западной Лощины, как оправдаешься за смерть убитых там детей? Твои палачи рубили уже мертвое тело Гамы у ворот Рогатой Башни. Будет у нас мир с тобой и с Ортханком, когда ты повиснешь на веревке в окне своей Башни на поживу собственным стервятникам! Вот тебе мой ответ от имени рода Эорла. Я лишь скромный потомок великих Королей, но я не буду лизать твою руку. Ищи себе слуг в другом месте. Боюсь, однако, что твой голос потерял чародейскую силу.

Всадники смотрели на Феодена, будто пробудившись от сна. После музыки слов Сарумана его голос заскрипел в их ушах, как карканье старого ворона. Но Саруман от ярости потерял самообладание. Он резко перегнулся через решетку, будто хотел ударить Короля Жезлом. Некоторым из присутствующих показалось, что они видят змею, готовую ужалить.

— Стервятники и веревка, говоришь? — зашипел Саруман так, что все вздрогнули, настолько неожиданной и страшной была в нем перемена. — Старик, впавший в детство! Что такое двор Эорла? Дымная лачуга, где бандиты и всякий сброд напиваются, как скоты, а их пащенки возятся на полу с псами! Это тебя веревка заждалась! Но петля уже затягивается; ее долго готовили, в конце концов она тебя крепко сдавит! Будешь висеть, раз напрашиваешься… — По мере того как он говорил, голос его снова становился мягче, видно, он сумел овладеть собой. — Не знаю, зачем я так долго тебя переубеждаю и трачу на тебя столько терпения. Нет у меня надобности ни в тебе, Феоден-коневод, ни в твоей банде, которая умеет так же быстро отступать, как и скакать вперед. Много лет назад я предлагал Рохану образовать общее с моим государство, даровать тебе то, на что не хватит у тебя ни заслуг, ни ума. Сейчас снова предложил, чтобы твои подданные, которых ты ведешь к гибели, ясно поняли, перед какими двумя дорогами ты стоишь на перепутье и какой неверный выбор делаешь. Ты же мне отвечаешь бахвальством и клеветой. Будь по-твоему. Возвращайся к своим хлевам!

А ты, Гэндальф! Обидно мне за тебя, больно за твое унижение. Как ты терпишь этот сброд? Ты ведь горд, Гэндальф, и тебе есть чем гордиться, ибо замыслы твои благородны, взгляд проникает глубоко, и ты дальновиден. Хочешь услышать мой совет?

Гэндальф вздрогнул и поднял глаза.

— Хочешь что-нибудь добавить к нашему последнему разговору? — спросил он. — Или взять назад часть сказанного тогда?

Саруман молчал.

— Взять назад? — повторил он, будто раздумывая в удивлении. — Взять назад… Я пытался дать тебе совет ради твоего же блага, а ты меня не выслушал до конца. Гордый ты, не любишь чужих советов, да и правда, ума тебе не занимать. Но мне кажется, что ты делаешь ошибку, упорно извращая мои намерения. Увы! Я так старался тебя переубедить, что не совладал с собой, потерял терпение. Мне искренне жаль. Я не желаю тебе зла, даже сейчас, хотя ты водишься со сбродом забияк и невеж. И разве я мог бы иначе? Разве мы оба не принадлежим к одному старинному и почетному братству, к кругу достойнейших и мудрейших во всем Средиземье? Нам обоим выгодна наша дружба. Вместе мы сможем много сделать и залечить раны мира. Мы с тобой друг друга поймем, а мнения этой черни даже спрашивать не будем. Пусть ждут приказания. Во имя общего блага я готов зачеркнуть старые счеты и принять тебя в своем доме. Войди в Ортханк, Гэндальф.