Две твердыни

— Посмотрите, — сказал Гэндальф. — Как хороши ясные глазки этих цветов на зелени. Их называют памятки, на местном языке симбельмины, потому что они круглый год цветут на тех местах, где кто-нибудь похоронен. Мы сейчас едем вдоль курганов, в которых спят предки Феодена.

— Семь курганов слева и девять справа, — произнес Арагорн, — много долгих человеческих жизней прошло со времени постройки Золотого Двора.

— Пятьсот раз опадали с тех пор красные листья в моем родном Лихолесье, — сказал Леголас, — но нам кажется, что это совсем немного.

— А для рохирримов это так долго, — сказал Арагорн, — что о том времени остались только песни, а воспоминания ушли в далекое прошлое. Жители этого края давно называют его родиной, землей отцов, и язык их уже сильно отличается от языка их северных соплеменников.

И он негромко запел песню на языке, которого не поняли ни эльф, ни гном. Слушать ее было приятно, потому что мелодия была красивой.

— Догадываюсь, что это язык рохирримов, — сказал Леголас. — Он, как травы этой страны, гибкий, буйный, роскошный, суровый и твердый, как горы. Но в твоей песне много горечи, и я не могу догадаться, что так печалит смертных.

— Хорошо, попробую перевести ее для вас на Всеобщий язык, — сказал Арагорн:

Где теперь всадник и конь,
Где рог, что звал нас в поле?
Где кольчуга и шлем,
И крыло волос на ветру?

Где ярких костров огонь
И ловкость сильных ладоней,
Где звонкое пенье арф
И веселых танцоров круг?

Где время весны в цветах?
Где золото урожая?
Все прошло, словно дождь в горах,
Все развеял ветер полей!

На запад за Мглистые Горы
Дни уходят, как умирают.
А пепел кто соберет
Меж обгорелых пней?

Кто помнит, как падал лес?
Кто слышал, как улетают
Годы, прилетевшие из-за морей?..

— Эту песню сложил в давние времена забытый ныне роханский менестрель, вспоминая, как строен и красив был Юный Эорл, который привел народ с Севера. У его скакуна на ногах были крылья, и его звали Фелар, отец коней. До сих пор о них люди поют.

Арагорн рассказывал, а тем временем они проехали молчаливые курганы, вступили на извилистую дорогу, ведущую на холм, и скоро оказались у широких, встречающих степной ветер Ворот Эдораса.

Их сразу же окружили люди в блестящих доспехах и копьями загородили въезд.

— Стойте, чужеземцы! — закричали они на своем языке.

Затем стали спрашивать имена путников и цель путешествия. В их глазах читалось удивление, смешанное с неприязнью. На Гэндальфа смотрели совсем подозрительно.

— Я понимаю ваш язык, — ответил по-рохански Гэндальф. — Но мало кто из чужеземцев им владеет. Если хотите получить ответ, почему не говорите на общепринятом Вестроне?

— Приказ Короля Феодена — не открывать ворота никому, кто не знает нашего языка и не является нашим другом, — ответил один из часовых. — Сейчас время военное, и мы неохотно принимаем иноплеменных гостей, исключение составляют только гондорцы из Мундура. Кто вы такие, что так беспечно ездите по степи на конях, похожих на наших скакунов? Мы давно стоим на карауле и издалека вас заметили. Здесь никогда раньше не видели таких необычных всадников, и конь, на котором ты сидишь, необыкновенный. Если глазам верить, он из породы мирасов. Может, ты одурманил нас чарами? Может быть, ты колдун, шпион Сарумана, и вы все — призраки, насланные им? Говори!

— Мы не призраки, — вмешался в разговор Арагорн. — Глаза вас не обманывают. Это кони из ваших конюшен, ты их узнал и зачем-то спрашиваешь! Злодеи не вернулись бы с конями к конюшням хозяина. Вот это — Хасуф и Эрод, скакуны, которых одолжил нам два дня назад Эомер, Третий Полководец Рубежного Края. Мы их привели, как обещали. Разве Эомер еще не вернулся и не предупредил о нашем прибытии?

Часовой явно смутился.

— Об Эомере я вам ничего сказать не могу, — ответил он. — Если ты говоришь правду, то Король наверняка что-то об этом знает. Может быть, вас и ждут. Но два дня назад под вечер сюда приходил Причмок и объявил, что по распоряжению Феодена ни один чужеземец отныне не должен пройти в ворота.

— Ах, Причмок! — сказал Гэндальф, внимательно глядя на стражника. — Можешь больше ничего не говорить. У нас дело не к нему, а к Властителю Рубежного Края. И дело неотложное! Ты пойдешь сам или кого-нибудь пошлешь доложить о нас Королю?

Глаза Гэндальфа при этом как-то странно сверкнули. Он еще раз всмотрелся в рохиррима.

— Сам пойду, — ответил тот, подумав. — Какие имена назвать Королю? Что о вас сказать? Ты кажешься старым и усталым, а вместе с тем ты грозен и суров.