Две судьбы

I was among the wounded, having been struck by a javelin, or spear, while I was passing from one tent to another.	Я был в числе раненых. В меня попал дротик или копье, когда я переходил из одной палатки в другую.
Inflicted by a European weapon, my injury would have been of no serious consequence.	Нанесенная европейским оружием, моя рана не имела бы серьезных последствий.
But the tip of the Indian spear had been poisoned.	Но кончик в индийском копье был отравлен.
I escaped the mortal danger of lockjaw; but, through some peculiarity in the action of the poison on my constitution (which I am quite unable to explain), the wound obstinately refused to heal.	Я избегнул смертельной опасности столбняка, но по какой то особенности в свойстве яда или его действии на мой организм (вопрос и теперь для меня неясный) моя рана никак не хотела заживать.
I was invalided and sent to Calcutta, where the best surgical help was at my disposal. To all appearance, the wound healed there-then broke out again.	Я был уволен по болезни и отправлен в Калькутту, где мог воспользоваться советами лучших врачей. В Калькутте рана зажила, по видимому, потом опять открылась.
Twice this happened; and the medical men agreed that the best course to take would be to send me home.	Это повторялось два раза, доктора пришли к заключению, что лучше всего отправить меня обратно в Англию.
They calculated on the invigorating effect of the sea voyage, and, failing this, on the salutary influence of my native air.	Они рассчитывали на живительное действие путешествия морем, а в случае, если бы это не принесло желаемого результата, на благотворное влияние родного воздуха.
In the Indian climate I was pronounced incurable.	В климате Индии я был объявлен неизлечимым.
Two days before the ship sailed a letter from my mother brought me startling news.	За два дня до отплытия корабля, я получил письмо от матери с ошеломляющими известиями.
My life to come-if I had a life to come-had been turned into a new channel.	Моя жизнь, если мне предстояло жить, -обращалась на новую колею.
Mr. Germaine had died suddenly, of heart-disease.	Мистер Джермень скоропостижно скончался от разрыва сердца.
His will, bearing date at the time when I left England, bequeathed an income for life to my mother, and left the bulk of his property to me, on the one condition that I adopted his name.	В его завещании, написанном в то время, когда я уехал из Англии, моей матери был отказан пожизненный доход, а мне все его состояние целиком, с одним условием, чтобы я принял его фамилию.
I accepted the condition, of course, and became George Germaine.	Разумеется, я согласился на это условие и стал Джорджем Джерменем.
Three months later, my mother and I were restored to each other.	Через три месяца мы с матерью встретились вновь.
Except that I still had some trouble with my wound, behold me now to all appearance one of the most enviable of existing mortals; promoted to the position of a wealthy gentleman; possessor of a house in London and of a country-seat in Perthshire; and, nevertheless, at twenty-three years of age, one of the most miserable men living!	Кроме того, что мне приходилось еще возиться с моей раной, свет видел во мне теперь наиболее достойного зависти, из смертных, богатого владельца домом в Лондоне и поместьем в Пертшире, однако тем не менее я в двадцать три года был несчастнейшим человеком в мире.
And Mary?	А Мери?
In the ten years that had now passed over, what had become of Mary?	Что стало с ней за эти десять лет, что стало с Мери?