Две стороны неба

В дальнем конце обсерватории, у огромной туши телескопа, светлел чей-то силуэт.

"Вот и еще кого-то всосала пустота", - равнодушно подумала статуя, бывшая когда-то Робертом Гриссомом.

От маленьких звезд порхнул к нему неясный шорох, сложившийся в непонятное, ничего не говорящее сердцу созвучие: "Гедда". Слово билось в обледеневших извилинах его мозга и что-то начало оттаивать, что-то сдвинулось и наполнило все его существо легкими шорохами, зазвучавшими в едином ритме: "Гед-да, Гед-да..."

Пустота нехотя отпустила его. Он вновь стал Робертом Гриссомом, одним из обитателей тесного мирка под названием "База".

Первой мыслью было уйти незамеченным. Но ноги решили иначе: они сами направили тело к светлому силуэту.

Гедда стояла в белом платье без украшений, сжимая в руке книгу. Она не обернулась, когда он замер позади, только тихо произнесла:

- Здравствуй, Роберт.

Он с благодарностью взглянул на нее и сглотнул горячий комок. И не ответил, потому что знал - у него пропал голос.

"Кто ты, загадочная Гедда? Я знаю, что тебе восемнадцать, и что ты постоянно читаешь книги в своей каморке. Я знаю, что ты разыскала где-то в глубинах Базы библиотеку, предназначенную явно только для самых высокопоставленных лиц военного персонала, потому что там есть книги этих коммунистических пророков Маркса, Энгельса и Ленина. Я знаю, что ты внимательно читала их, хотя непонятно, как их можно читать... Ты же знаешь, я честно пытался и у меня заболела голова от этих бесконечных "экспроприаторов", "средств производства", "прибавочных стоимостей"... Куда лучше смотреть микрофильмы или слушать говорящие книги, где все понятно и просто: вот враг, а вот наши бесстрашные ребята или вот выматывающий душу социализм с его людьми-винтиками и попранием элементарных человеческих прав, а вот наша славная гордая страна с великолепным автоматизированным производством, могучая, сказочно богатая страна равных возможностей, где каждый может стать президентом.

Кто ты, загадочная Гедда? Ты родилась на Базе и живешь одна, хотя твои родители не умерли. Их прошлое слишком обычно, чтобы докапываться до подробностей. Мы подружились с тобой, Гедда, очень давно, я даже не помню когда, и ты всегда казалась мне не такой, как другие, да ты и на самом деле не такая, как другие. Ты "вещь в себе", Гедда, я узнал, что это такое из книг, которые ты давала мне, хотя Канта я не смог осилить. И знаешь, Гедда, я одинаково не могу представить тебя как в этом змеином гнезде, так и в их коммунистическом эдеме. Кто ты, загадочная Гедда? И почему ты не стала такой, как другие, как Софи, Женевьева, Эдит, Вирджиния?.."

- Вирджиния отравилась, - неожиданно для самого себя сказал Роберт.

Гедда не шелохнулась. Только зябко повела плечами.

Здесь, в окружении черной пустоты, не существовало времени, поэтому он не знал, когда Гедда заговорила - то ли через пять минут, а то ли через годы.

- Мы перенесли сюда все пороки нашего общества. - Она по-прежнему не оборачивалась, словно говорила для себя. - Мы сами живое воплощение этих пороков.

- И ты?

Вместо ответа Гедда открыла книгу, полистала ее, повернув к свету, падавшему от светильника у телескопа, и медленно прочитала:

- "Рост преступности, наркомания, моральное загрязнение - это и многое другое делает людей менее гордыми за достижения страны в момент, который должен был бы стать радостным юбилеем". - Она помолчала. - Это писалось очень давно, в двухсотую годовщину Соединенных Штатов... Но разве не про нас?

Очарование пропало. На его место ворвалась злость.

- Пропаганда!

- Это писала буржуазная газета "Крисчен сайенс монитор", - ответила Гедда. - Буржуазная, не коммунистическая... Знаешь, что сказал когда-то один мудрец? "Чем больше я бываю среди людей, тем меньше чувствую себя человеком". И это тоже про нас...

- Зачем ты это говоришь?

Гедда, наконец, повернулась к нему. Ее лицо было очень серьезным и взрослым, даже ужасным в своей серьезности.

- Затем, чтобы еще раз попытаться доказать тебе, что такой строй был обречен. И те, кто до сих пор еще проливают по нему слезы, не очень подходят под разряд человека разумного. Когда-то русский царь Петр Великий распорядился открыть в своей столице Кунсткамеру для хранения всяких редкостей. Как писалось в указе, "человечьих, скотских и звериных уродов", разного старинного оружия и тому подобного. Тебе не кажется, что наша База и есть эта самая Кунсткамера, а мы экспонаты?

- Значит, тебе по душе коммунизм? - едва сдерживаясь, спросил Роберт.

Гедда задумчиво накрутила на палец прядь каштановых волос.

- Я не знаю, каков на практике коммунизм. Я не видела его. Но мне очень хотелось бы посмотреть...

- Так пожалуйста! - в ярости крикнул Роберт. - Подсказать, как незаметно удрать? Меня ткнули носом в лазейку! Ей можно воспользоваться, если будет совсем невмоготу! Меня ткнули носом, не спрашивая согласия! Главное - не форсировать двигатели, а стрелять они побоятся.

Он не заметил, что сказал "они", а не "мы".

- Я не умею управлять ботом, - просто ответила Гедда.

Роберт остолбенел.

- Ты умеешь, Роберт?

- H-нет... Ты все это серьезно?