Две сестры

На следующее утро Матильда проснулась с пересохшим горлом и ломотой во всем теле. Ей, конечно, удалось поспать, но какой ценой?! Она была совершенно неспособна ясно мыслить.

Проходя в кухню, она заметила конверт у входной двери, на полу. А вдруг это от Этьена – он приходил ночью, он раскаялся в содеянном! Матильда жадно схватила конверт, но увидела на нем фамилию Намузян. В конверте лежал рецепт на лексомил и антидепрессанты, листок временной нетрудоспособности сроком на неделю и записка: «Нет, ваша история совсем не банальна. Всякое страдание – единственное в своем роде. Будьте мужественны. Если я вам понадоблюсь, всегда готова помочь. Софи».

37

Значит, есть на свете добрые люди, и эта женщина – из их числа. Вот только Матильда никак не могла вспомнить точно, что с ней произошло накануне. Кажется, она спустилась на второй этаж, к этой женщине, врачу-психиатру, но подробности их разговора выпали у нее из памяти. Наверно, увидев соседку, нагрянувшую среди ночи, та приняла ее за сумасшедшую. Хотя… что тут странного – при такой профессии. Психиатры для того и существуют, чтобы лечить людей с психическими отклонениями. Интересно, легко ли при этом сохранить собственное душевное равновесие? Матильда невольно задумалась, пытаясь представить себе повседневную жизнь Софи. Каждый день иметь дело с неврозами, страданиями, безысходностью… Как может врач выслушивать все эти рассказы пациентов – разве что он наделен врожденной бесчувственностью, позволяющей не заразиться чужой болью. А ведь эта женщина поднялась к ней сегодня утром, чтобы оставить записку, – значит, она была какой угодно, только не бесчувственной.

Разумеется, глупо было сравнивать их профессии, но Матильда нередко тоже угадывала сомнения и страхи, мучившие ее учеников, и искренне сопереживала им; правда, она не считала себя вправе служить примером для этих детей, вести их за собой, – напротив, просто хотела быть рядом, как равная, если понадобится протянуть руку помощи на тернистом пути учения, на пути к будущему. Ей претила позиция некоторых коллег, которые старались держать дистанцию между собой и школьниками, чтобы «не дать себя сожрать», – они и ей рекомендовали ту же линию поведения. Но Матильда была другой, вот и все. Например, в случае с Матео, она принимала в нем куда большее участие, чем другие преподаватели, и теперь спрашивала себя: каким образом эта женщина-психиатр ухитряется оставлять за порогом своего сознания душевные муки пациентов? И можно ли овладеть этой способностью отделять свои чувства от чужих? Вот было бы хорошо – поставить «на паузу» постигшее ее горе! Или выплакать за ночь все слезы, а утром оставить их в машине, на школьной стоянке, провести весь день в лицее, забыв о несчастье, и вспомнить о нем только вечером, приехав домой. Да, хорошо бы вот так владеть своим телом и своими мыслями – увы, Матильда чувствовала, что вместо этого все больше и больше поддается надвигающейся депрессии. Она теряла почву под ногами, не могла заставить себя есть, спать, контролировать свои поступки: ей чудилось, что ее телом управляет какой-то новый рассудок; она, конечно, все еще оставалась собой, осознавала свои действия, но всем этим повелевала теперь иная сила – неуправляемая, мало того – враждебная.

38

По дороге домой Матильда заехала в аптеку. Поднявшись в квартиру, она разложила на кухонном столе коробочки с лекарствами и долго смотрела на них, борясь с желанием все выкинуть в помойку. Это не для нее – ей никогда еще не случалось принимать такое. Матильда вспомнила, какой ужас охватывал ее в больнице, во время посещений матери, когда та, уже в агонии, должна была вместе с едой глотать кучу пилюль. А ради чего? Ее пичкали химическими препаратами просто так… ну, то есть не просто так, а чтобы «умерить боль». Матильда задумалась над этим выражением – «умерить боль». Вот о чем она сейчас мечтала. Конечно, никто не мог излечить ее от тоски по любимому, никто ничего не мог изменить. Но хотя бы умерить боль, ту боль, которая не отпускала ее ни на минуту, – вот чего она хотела больше всего на свете. Ее привлекла красота этого глагола, она целый час раздумывала над ним и даже заглянула в толковый словарь, чтобы уточнить его смысл: «Умерить – облегчить, ослабить, уменьшить, смягчить, снизить интенсивность, притупить ощущение, чувство».

Именно это и нужно было Матильде. Она никак не могла надеяться, что ее душевная боль пройдет, но умерить ее, смягчить, облечь флером печали – да, она стремилась именно к этому: раз уж нет счастья, пускай хоть несчастье будет управляемым.