Две ночи и тысячи дней (СИ)

- Господин, разве за эти годы я не доказал свою верность и любовь к тебе? - вскинулся Дженсен.

- Доказал. И доказываешь до сих пор, мой мальчик. Но твоя коллекция ножей может привести к разговорам или даже бунту среди других. А я не хочу, чтобы у тебя были проблемы, - шейх снова погладил Дженсена по шее и, наконец, взялся за завтрак.

Дженсен молча сидел рядом, подавая еду, бросая томные взгляды и думая о том, что в этом месте у него всегда были и будут проблемы. Потому что гарем шейха - страшное место, но если ты в нем самый сильный и жестокий, насколько это позволено наложникам, тебя будут ненавидеть. Два трупа, переломы и несчастный случай - это лишь верхушка айсберга. И шейх об этом знал. Ему нравилось держать рядом с собой мальчика, который томно стонал, раздвигая ноги, и вел свои войны на закрытой территории за это право, и за милость своего господина.

Глупец.

“И кого ты имел в виду?” - сам у себя спросил Дженсен. - “Его? А может, себя?”

Он нахмурился от собственных мыслей, но быстро взял себя в руки. Шейх отвлекся на предложенные фрукты, а потому ничего не заметил. Дженсен снова себя отругал, но на сей раз на его лице не дрогнул ни один мускул:

“Не расслабляйся. Негоже терять лицо вот так просто. Да и нельзя! Если, конечно, я хочу прожить подольше. А хочу ли?..”

Он и сам не знал ответ на этот вопрос. Нет, в сравнении с его прошлой жизнью, точнее в сравнении с тем промежутком между разорением деревни и этим гаремом, сейчас он жил как в сказке. Почти. Если, конечно, золотая клетка может быть сказкой. Но он сыто ел, сладко спал. Минимум раз в день принимал ванну. Носил дорогие шелковые одежды. И за это от него требовалась такая малость - раздвигать ноги, когда, где и с кем прикажут. Было ли ему противно? Признаться честно, далеко не всегда.

Когда пришло осознание что именно станет его работой, у него была паника. Настоящая паника, коих стены этого гарема видели много за годы правлений государей этих земель. Но он… быстро оправился, закрылся, ощетинился, и его стали ненавидеть. Потому что он хотел жить, хотел иметь хотя бы то подобие свободы, которое давали шейх и его внимание. Даже рабом он был гораздо свободнее любого другого наложника в этих стенах.

- Дженсен, ты сегодня грустен, - заметил, наконец, шейх.

Старик был проницательным и обманывать его было делом трудным всегда.

- Немного, господин.

- Почему же?

- Давно не слышал приятной музыки.

Конечно же, это было вранье, но он должен был что-то сказать.

- Музыки? В покоях гарема всегда играют лютни, - изумился его повелитель.

Дженсен скромно улыбнулся, присел на ковер возле подушек шейха и прикрыл глаза:

- Господин, ты часто бываешь на рыночных площадях? Видел ли ты уличных музыкантов? Их музыка полна радости, смеха и иногда оскорблений. Я порой скучаю по этой музыке…

И это было правдой. Оборванцем он любил сбегать из дома на маленькую рыночную площадь соседней деревни, где выступали жонглеры, бродячие музыканты и нищие актеры. Комедианты и лихие люди, музыка которых вызывала желание плясать вместе с ними. И никогда музыка гарема, томная и мягкая, не сравнится с резкостью, громкостью и яркостью музыки уличных балаганщиков.

- Ты соскучился по музыке оборванцев? - спросил шейх. - Тебе стало пресно жить в моем дворце? Слишком… скучно для тебя?

Это были коварные вопросы. Дженсен прекрасно слышал интонации в обманчиво-сладком голосе. Шейх любил устраивать такие маленькие проверки - чтобы держать любимую игрушку в тонусе и напоминать, как легко можно потерять то, что было заслужено трудом, пусть и не таким тяжелым, как работа на рудниках.

- Нет, господин. Просто… иногда хочется услышать что-то иное. Даже от лютни в умелых руках можно устать, - сказав это, Дженсен тут же мысленно обругал себя последними словами. У него не получилось ловко вывернуться из ситуации. И слова его прозвучали слишком двусмысленно.

- Значит, и я могу устать. От “лютни”, - заметил шейх. Он услышал эту двусмысленность и понял ее.

- Как пожелаешь, господин, - тихо ответил Дженсен, склонив голову. В последнее время он стал слишком много болтать. Это плохо. Ведь шейх, и правда, может захотеть его заменить. Поэтому он счел за лучшее прикусить язык и напустить еще более расстроенный вид.

Шейх пристально и молча его разглядывал, изучая. Дженсен в последнее время стал излишне болтлив, но он был прекрасен, лучший мальчик в гареме: светловолосый, гибкий, стройный, с яркими зелеными глазами и пухлыми губами, которые умели творить чудеса. Нет, он не станет пока менять его. А добавить кротости можно разными способами и не все из них оставят некрасивые следы на этом прекрасном теле.

- Если ты будешь хорошо себя вести, то может быть после того как закончатся торжества, я позволю тебе выйти в город. Не в одиночку, разумеется.

- Вы крайне добры, господин, - робко улыбнулся Дженсен; в его глазах засветилась именно та радость, которой шейх от него и ждал. - Я буду очень хорошо себя вести.