Две недели в другом городе

– Я прочитала о его гибели утром в день свадьбы. Я плакала во время бракосочетания, и Георг смеялся надо мной, но мои слезы были вызваны не тем, что я выходила замуж. Я плакала потому, что вспомнила, как мы первый раз были вместе, ты думал, что я – девушка Деспьера, а я сказала – нет, я твоя девушка…

Она встала, губы ее дрожали.

– Мне нельзя плакать. Я не могу вернуться к мужу с красными глазами. Бедный Жан-Батист. Он был в тот день таким веселым, таким лукавым… И я сказала: «В нем плохое перемешано с очень хорошим». Никто не знал, что ждет нас всех. Мне пора. Надо идти.

Она сделала движение головой и руками, словно освобождаясь от каких-то, удерживающих ее цепей.

– Скажи мне «до свидания».

Джек медленно поднялся, пытаясь скрыть, как взволновали его слова девушки. Одно нежное слово, один поцелуй, и она останется. Останется навсегда. Он испугался своего желания удержать Веронику. За время ее отсутствия его влечение к ней усилилось втайне от него самого. Теперь ее появление со всей безжалостной определенностью открыло ему это.

– До свидания, – сказал Джек тихим, безжизненным голосом.

Он протянул ей руку.

Ее лицо было бледным, обиженным, детским.

– Не так, – жалобно произнесла она. – Не так холодно.

– Твой муж ждет тебя в «Хасслере», – сказал он с преднамеренной жестокостью. – Желаю хорошо провести время в Афинах.

– Плевать мне на мужа, – сказала она. – И на Афины тоже. Я хочу, чтобы мы попрощались по-человечески…

На глазах ее выступили слезы. Она шагнула к нему. Неподвижный, растерянный, он стоял, как бы наблюдая за происходящим со стороны. Она обняла его и поцеловала. Он не закрыл глаза; тело его было напряженным, неподатливым. Он вспомнил вкус ее губ. Ее нежность. Он стоял, не шевелясь, испытывая желание обнять Веронику. «Почему нет? Почему нет»? – думал он. Новая жизнь. Почему не начать ее с женщиной, которую я хочу столь сильно? Досчитаю до десяти, решил он, и скажу ей, что люблю ее (позже мы установим истину), что она не должна уходить. Новая жизнь. Сегодня – день начала новой жизни. Он заставил себя считать. Дошел до шести, испытывая головокружение, с трудом держась на ногах.

И тут она вырвалась из его объятий.

– Это безумие, – тихо вымолвила она. – Я дура.

Он еще долго стоял, не сходя с места, после того как она покинула номер.

Зазвонил телефон. Прослушав несколько звонков, Джек снял трубку. Это был Брезач.

– Мы обедаем в «Остериа дель Орсо», – сказал Роберт. – Тут Тачино, Барзелли, Холты. Мы пьем шампанское. В честь начала моей карьеры. Вы приедете?

– Чуть позже, – сказал Джек. – Я должен принять душ.

– Чем вы занимались все это время?

– Ничем, – ответил Джек.

Он снова не застал нас вдвоем, подумал Эндрус.

– Прощался с другом, – добавил Джек.

– Вы здоровы? – спросил Брезач. – У вас странный голос.

– Здоров, – сказал Джек. – Скоро выйду.

Он опустил трубку. Обождал возле аппарата, не зазвонит ли он снова, не откроется ли дверь. Но телефон не зазвонил, дверь не открылась, и спустя несколько минут он прошел в ванную с двумя раковинами и зеркалом, на котором была с любовью выведена кокетливая буква В. Он тщательно побрился, принял душ, надел свежую рубашку и отглаженный костюм. Затем он вышел из гостиницы; сейчас Джек походил на ухоженного американского туриста, собравшегося познакомиться с вечерним Римом.

26

Он выпил три мартини. Потом еще три. Затем шампанское за обедом. И снова шампанское, когда они поднялись в ночной клуб. Спиртное помогло сделать вечер терпимым после измучившей его встречи с Вероникой. Но Джек не пьянел от алкоголя, а контуры окружающих его предметов приобретали особую четкость. Джек сидел в своем темном американском костюме с застывшей на губах улыбкой, он смотрел на соседей по столику и на танцующих людей, видя все с кристальной ясностью.

Все сидевшие за столом были счастливы, каждый по своей причине; было произнесено много тостов и выпито изрядное количество бутылок. Берта Холт была счастлива, потому что она отыскала в Неаполе женщину, собиравшуюся через две недели родить своего седьмого ребенка, которого она отдавала для усыновления Холтам, поскольку они с мужем с трудом прокармливали шестерых детей.

Сэм Холт был счастлив оттого, что была счастлива его жена, а еще потому, что Делани позвонил ему из больницы и сказал о своем уговоре с Джеком; теперь для Сэма открывались новые возможности законного сокращения суммы налога.

Тачино был счастлив, потому что он прочитал сценарий Брезача, а еще потому, что Холт подтвердил свое намерение создать кинокомпанию; теперь Тачино был спасен на ближайшие три года от банкротства. Расчетливый итальянец был все же оптимистом, он любил начало всякого дела больше, чем середину или конец; его глаза весь вечер сияли за стеклами очков, он называл Брезача «наш юный гений» и поднимал бокал за те состояния, которые они сколотят благодаря их новому идеальному союзу.

Тассети отсутствовал, но Джек знал, что он тоже был счастлив, потому что в этот вечер Тассети не приходилось слушать болтовню Тачино.