Две могилы

— А что думает об этом Синглтон?

— Это вторая проблема. — Хотя рядом с ними никого не ­было, лейтенант перешел на шепот: — Пендергаст велел никому не говорить о его версии. Ни Гиббсу, ни Синглтону — вообще никому.

Хейворд посмотрела на д’Агосту и уже открыла рот, чтобы спросить, почему он раньше не рассказал об этом. Но затем передумала. Он и так был сильно расстроен. И раз уж все-таки решился поговорить с ней, значит просит совета. Но ирония судьбы заключалась в том, что именно из-за ее совета Пендергаст и заинтересовался этим делом.

— Я понимаю, что любую информацию, какой бы невероятной она ни казалась, необходимо приобщить к делу. Возможно, она как-то поможет в раскрытии преступления. Но... я ведь обе­щал ему. — Лейтенант покачал головой. — Боже мой, я совсем запутался.

Хейворд осторожно взяла его за руку:

— Винни, это твоя обязанность — проверять любую версию, любую информацию, даже самую неправдоподобную. Ведь ты — руководитель группы.

Д’Агоста не ответил.

— Я понимаю, что Пендергаст твой друг. Я знаю, что он пережил ужасное горе. Но тут дело не в дружбе. И даже не в твоей карьере. Просто нужно поймать опасного преступника, который, возможно, будет убивать и дальше. Винни, ты должен сделать правильный выбор. Если у Пендергаста есть какая-то информация, нужно получить ее и проверить. Это же очевидно.

Д’Агоста опустил голову.

— А его отношения с Гиббсом — это забота ФБР. Пусть они сами между собой разберутся, хорошо? — Она чуть тверже сжала его руку. — Мне пора выступать. А вечером мы продолжим разговор.

— Хорошо.

Она снова удержалась от того, чтобы поцеловать его. Оглянувшись в последний раз перед выходом на сцену, она нахмурилась, потому что д’Агоста выглядел таким же растерянным, как и до разговора.

30

Наступил полдень. Доктор приходил и уже ушел. Юноша, отмытый от сажи, уснул. В комнате было тихо и темно, занавес­ки задернуты, в углу неподвижно сидел человек с бледным лицом, похожий на выплывшее из темноты привидение.

Юноша шевельнулся и вздохнул. Он спал уже восемнадцать часов. Одна рука лежала поверх одеяла. Запястье охватывал брас­лет наручников, прикрепленных другим кольцом к спинке кровати.

Юноша снова вздохнул, а затем в темноте что-то слабо сверк­нуло — он открыл глаза. Беспокойно заерзал, поднял голову. Огляделся и заметил сидящего в углу мужчину.

Они долго смотрели друг на друга, и наконец юноша про­шептал:

— Пить.

Мужчина молча поднялся и вышел из комнаты, потом вернулся со стаканом воды и соломинкой. Юноша потянулся к воде, но наручники остановили его руку. Он удивленно посмот­рел на мужчину, но ничего не сказал. Пендергаст поднес стакан к его рту.

Юноша сделал несколько глотков и снова откинул голову на подушку.

— Спа... спасибо.

Голос звучал еще слабо, но юноша пришел в себя и уже не бредил. Температура спала, лекарства начали действовать, длительный сон немного укрепил его силы.

Помолчав, юноша поднял руку с наручником на запястье и спросил:

— Зачем?

— Ты знаешь зачем. А я хочу знать, зачем ты пришел сюда.

— Потому что ты... отец.

— Отец, — повторил Пендергаст, словно пробуя на вкус незнакомое слово. — Откуда ты это знаешь?

— Я слышал... разговор. О тебе. Пендергаст. Мой отец.

Агент не ответил. Юноша снова заворочался:

— Они знают... что я здесь?

Он говорил неуверенно, со странным акцентом, отчасти похожим на немецкий, но более мягким, приятным на слух. Вероят­но, португальским. Его чисто вымытое лицо оказалось бледным и болезненным, под кожей проступали голубые вены. Под глаза­ми юноши обозначились темные круги, словно от ушибов, мок­рые от пота волосы прилипли ко лбу.

— Если ты про полицию, — произнес Пендергаст сухим, ледяным тоном, — то я им не звонил. Пока.

— Не полиция... — сказал юноша. — Они.

— Они?

— Остальные. Мой... мой брат.

Наступила глубокая, вязкая тишина, а затем Пендергаст спро­сил изменившимся, чужим голосом:

— Твой брат?

Юноша закашлялся и попытался сесть в кровати:

— Можно еще воды?

Отложив в сторону свой сорок пятый калибр, Пендергаст подошел к юноше, подложил ему подушку под спину и поднес стакан. На этот раз юноша пил с жадностью, до самого дна.

— Я голоден, — пожаловался он.

— Поешь, когда придет время, — ответил Пендергаст, усаживаясь обратно в кресло и возвращая в карман револьвер. — Итак, ты сказал, твой... брат?

— Мой брат.

Пендергаст нетерпеливо посмотрел на юношу:

— Хорошо. Расскажи мне о нем.

— Это Альбан. Мы... близнецы. Вроде того. Это он убивал. Он резал меня. Он думает, что это lustig. Весело. Но я убежал. Они не приходили за мной?

В его интонациях появился страх.

Пендергаст встал, подошел к окну, затем повернулся. Его стройный силуэт в полумраке казался призрачным.

— Дай мне разобраться, — глухо проговорил он. — У тебя есть брат-близнец, который убивает людей в отелях Нью-Йорка. Он держал тебя взаперти и отрезал части твоего тела — мочку уха, пальцы на руке и ноге, чтобы оставить их на месте преступления.

— Да.

— Но почему ты пришел ко мне?

— Ты... отец. Или нет? Альбан... так говорил. Он часто разговаривал о тебе с остальными. Они не знают, что я все слышу. И понимаю.