Две могилы

— Тсс, все будет хорошо, если вы не станете мне мешать.

Тот сразу же успокоился. Поразительно, насколько они все доверчивы. Однако Альбан на всякий случай не стал ослаблять захват.

Он повернул мужчину в нужную сторону, встал поудобнее сам и достал перочинный нож, держа его вне поля зрения жерт­вы. Отвел руку далеко в сторону — и стремительным движением вонзил лезвие глубоко в горло с резким поворотом, как делал уже сотни раз, тренируясь в основном на свиньях. Затем он оттолкнул мужчину от себя, одновременно отпрыгивая назад.

Вместе с вырвавшимся из горла воздухом возбуждающе брызнула струя крови, но ни одна капля не задела Альбана. В этот раз труп упал с более громким стуком, и Альбан сильно огорчился, осознав, что его техника пока далека от совершенства. Он посмотрел на часы, пережидая предсмертные судороги жертвы, потом достал инструменты и незамедлительно приступил к работе.

Немного запыхавшись от усилий, он подумал, что непременно продолжит небольшое частное исследование отелей Нью-Йорка и определит индивидуальный характер каждого из них.

9

Здание отеля оцепила полиция, постояльцев эвакуировали. Управляющего, излишне впечатлительного молодого человека, с нервным срывом увезли в больницу. В практике лейтенанта д’Агосты ничего подобного еще не случалось. Прессу удерживали снаружи, на Пятидесятой улице, и, даже поднявшись на шес­той этаж, д’Агоста слышал доносящийся снизу шум и видел огни полицейских машин, проникающие сквозь занавески. Или, может, это разгорался рассвет после долгой, бесконечной ночи.

Д’Агоста в бахилах поверх ботинок стоял посреди спальни и наблюдал за работой последнего эксперта, еще осматривающего­ место преступления. С момента убийства прошло больше восьми часов. Труп уже увезли вместе с лишней деталью — первой фалангой указательного пальца правой руки. По ковру расплылось пятно крови диаметром в три фута, дальняя стена комнаты тоже была забрызгана кровью так, будто ее поливали из шланга. В воздухе стоял особый железистый запах насильственной смерти, перемешанный с ароматами химических средств, которыми пользовались эксперты.

Капитан Синглтон прибыл за полчаса до окончания осмотра. С одной стороны, д’Агоста был благодарен ему за поддержку: когда начальство проявляет интерес, расследование действительно продвигается быстрее. С другой стороны, он невольно воспринимал присутствие начальства как проявление недоверия. Это убийство стало главным сюжетом ночного выпуска новостей, вытеснив на второе место перестрелку с пятью жертвами в Центральном парке. И надо смотреть правде в глаза: д’Агоста и Синглтон не всегда были лучшими друзьями. Много лет назад, после того злополучного дела, к которому д’Агосту привлек Пендергаст, именно Синглтон потребовал, чтобы лейтенант предстал перед дисциплинарным трибуналом. Впрочем, капитан и прежде никогда не упускал случая устроить подчиненным встряс­ку. Так почему же, при всем уважении к начальнику, его появле­ние вызвало у лейтенанта острое неприятие? Возможно, потому, что капитан отказался помочь, когда встревоженный д’Агоста обратился к нему с просьбой — неофициальной, разумеется, — выделить охрану для встречи Пендергаста с Хелен возле лодочного домика. «Нацисты здесь, в Нью-Йорке? — хмыкнул в ответ капитан. — Это слишком нелепо даже для агента Пендергаста. Я не могу поднять на ноги всю группу из-за его фантазий». Д’Агоста не рискнул настаивать, поскольку Пендергаст взял с не­го слово молчать. И вот теперь Хелен мертва.

— «С днем рождения», — пробормотал Синглтон, повторяя текст послания, написанного кровью на теле жертвы. — Что вы на это скажете, лейтенант?

— Мы действительно имеем дело с сумасшедшим.

О кровавой надписи и лишней части тела прессе не сообщили.­

— Да, безусловно, — согласился Синглтон.

Он был высок, строен и в свои сорок с небольшим сохранял телосложение пловца. Тщательно подстриженные черные с проседью волосы стремительно начали белеть, но походка по-прежнему оставалась легкой и упругой, и от этого капитан тоже казался моложе своих лет. Отмеченный кучей наград, он славился способностью работать без сна и отдыха. В отличие от большинства коллег Синглтон следил за своей одеждой и носил дорогие, сшитые на заказ костюмы. Что-то в его характере заставляло подчиненных выкладываться на все сто. Он был не из тех, кто добивается повиновения с помощью угроз или ругани; в подобных случаях он просто говорил, что «разочарован». Но д’Агоста скорее согласился бы полчаса выслушивать крики другого начальника, чем вынести минуту гробового молчания разочарованного Синглтона.

— Я долго об этом думал, — сказал Синглтон с той хорошо знакомой интонацией, с какой он обычно принимал трудные и спорные решения. — Психологическая сторона этого дела действительно уникальна. Она явно выходит за пределы обычной патологии. Вам так не кажется, лейтенант?

— Согласен, — коротко ответил д’Агоста, пытаясь понять, куда клонит Синглтон.