Две дороги - один путь

Роль Петьке нравилась. У Егора разбойница была совсем другая, не как у Андерсена. Она отпустила на волю всех своих зверей-пленников, ушла от разбойников и стала жить одна в лесу, в шалаше, помогать лесным обитателям — спасала их от охотников, капканов, пожаров. И костюм свой Петька любила. Мама перешила ей старую Иринину жилетку на шнуровке, смастерила пёструю длинную юбку, дала свою белую рубашку. Волосы Петька заплетала в две косички, на шею вешала старый бабушкин медальон из кокосовой скорлупы. Иван сделал ей тонкий гибкий лук и стрелы, смастерил колчан. Но самое главное — это кинжал. Тонкий кинжал из светлой стали в узорчатых ножнах. Кинжал из бабушкиного сундука. Конечно, он был не настоящий, а театральный, с шариком на конце. Но только не для Петьки. Когда она брала его в руки, то в крови у нее зажигалось что-то такое что хоть сейчас в седло и мчаться во весь опор навстречу опасностям.

В последние дни перед спектаклем бабушка настаивала, чтобы все репетировали в костюмах, и каждое утро, наряжаясь перед зеркалом, Петька вздыхала:

— Почему нельзя всегда так ходить?

Дел было невпроворот. А тут ещё простудился дедушка. Он лежал в своём кабинетике и сильно кашлял. Мама и бабушка сердились на него, потому что он не позволял вызвать врача и не хотел принимать лекарства. Петька, глядя на взрослых, тоже ругала его:

— Ты как маленький, дед!

Дедушка хотел заспорить, но закашлялся, махнул рукой и уткнулся в подушку.

— Дед, дед… — задёргала она его, — давай я тебе молока с маслом погрею?

Не переставая кашлять, дедушка кивнул.

Счастливая Петька бросилась на кухню:

— Мама! Грей скорее молока! И масла, масла туда побольше!

— Ну, что за дурь, Ветка, — отмахнулась мама. — Не до тебя.

Все знали, как Петька любит молоко с маслом («Извращение» — передёргивался Иван) и каким упрямым становится дедушка, когда болеет. Петька надула щёки, поражаясь глупости и вредности взрослых, шумно выдохнула и сказала:

— Я, между прочим, уговорила дедушку лечиться, но если вам это не интересно…

— Ну, наконец-то! — и мама засуетилась у плиты.

— Ай да Петька! Ай да молодец! — протрубила бабушка, не вынимая трубку изо рта.

— Мама, если ты будешь называть Вету этим дворово-уличным прозвищем, деда хватит инфаркт, — предупредила мама. — И никакое молоко не поможет.

Мама моментально всё приготовила. Налила дымящееся молоко с золотистой масляной плёнкой в высокий стакан, поставила на поднос.

— Я, я, мамочка! — затянула Петька, — дай отнесу!

— Ты разольёшь.

— Нет, я буду аккуратно. Ну, мама…

— Тогда по пути всё выпьешь, — рассмеялась мама.

Петька сердито глянула из-под бровей.

— Это нечестно. Я уговорила деда лечиться, я и понесу.

И, ловко забрав у мамы поднос, Петька двинулась по коридору. Она шла осторожно, высунув от напряжения кончик языка, потому что стакан покачивался и чуть-чуть дрожал, как живой, и Петька правда боялась разлить. Дверь кабинетика она открыла ногой и к деду зашла уже выпрямившись, легко, как будто всю жизнь только и делала, что носила подносы.

Дедушка уже не кашлял, поморщился, увидев молоко, и сказал:

— Унеси, Лизок, не буду.

— Дед!

— Не буду, не буду! Это всё выдумки твоей бабушки, я знаю. Она актриса, ей кажется, что если человек чуть-чуть закашлял, то всё, конец света, всех врачей готова в дом собрать.

— Дед! При чем тут бабушка! — возмутилась Петька с грохотом ставя поднос на столик у кровати. — Я сама его согрела, сама донесла. Выпей, дед!

— Не буду, Лизонька. Это гадость такая, пить невозможно.

— Гадость?! — и Петька рассмеялась.

— Ну, ты, дедушка, даёшь! Да это же вкуснотища! Молочко домашнее! Маслице свежее. Ну, давай, выпей.

— Ах, вкуснотища? — лукаво улыбнулся дед. — Вот и пей сама.

— Я? С удовольствием, — Петька забралась на дедушкину кровать, уселась по-турецки и, обжигая пальцы, взяла в руки стакан. — Надо пить маленькими глотками. Давай — я половину и ты половину. Идёт?

— Ли-иза, что за торговля, — поморщился дедушка.

Петька сделала глоток.

— Вай, как вкусно!

Дедушка рассмеялся, а Петька уже разошлась. Она шумно отхлёбывала молоко из стакана, причмокивала, жмурилась от удовольствия и не скупилась на похвалы. Попутно ей удавалось влить в деда пару ложечек, но стакан пустел, дед смеялся, Петька тоже. И тут зашла мама.

— Вета, так-то ты дедушку лечишь! А ну марш отсюда!

— Мама, я лечу его!

— Ты не лечишь, ты сама молоко пьёшь! Брысь, я сказала.

— Нет, нет, Лерочка, она лечит, — попробовал заступиться дед, но мама уже вытолкала Петьку за порог и плотно закрыла дверь. Петька лягнула дверь ногой с досады.

— Не буянь, — донёсся из кабинетика спокойный мамин голос.

— Ну и пожалуйста, — обиженно вздохнула Петька и пошла в детскую.

Она не любила сердиться на маму, но всё-таки даже мама может ошибаться.

— Почему так несправедлива жизнь? — вздохнула Петька, растягиваясь на полу. Галка посмотрела на сестру сквозь пряди длинных волос.

— Пойдём к дедушке, — предложила Петька. Она надеялась, что с Галкой мама их не выгонит.

— Он болеет, — неуверенно ответила Галка.

— Значит, ничем не занят. Пойдём, Галчонок!

— Я дом строю.