Две Дианы

Подбежать к этому человеку, свалить его ударом шпаги и с криком: «Бей тревогу!» — подскочить к неожиданно выросшей над стеной лестнице, усеянной испанцами, — все это было для Габриэля делом одной секунды.

Было ясно: противник решился на ночной штурм. Габриэль не ошибся — испанцы недаром ходили дважды на приступ днем!

Но Провидение или, говоря точнее, любовь привела сюда Габриэля. Не успел второй неприятельский солдат последовать за первым, как Габриэль ухватился за оба конца лестницы и опрокинул ее в ров вместе с десятью стоявшими на ней испанцами.

Крики несчастных смешались с криками Габриэля, призывавшего: «К оружию!» Однако неподалеку от него уже приподнималась над стеной другая лестница, а Габриэль, как назло, не мог ни во что упереться. По счастью, он разглядел в темноте каменную глыбу, и так как опасность удвоила его силы, то ему удалось ее поднять, взвалить на парапет, а оттуда столкнуть на вторую лестницу. Страшная тяжесть сразу расколола лестницу пополам, и испанцы полетели в ров. Устрашенные гибелью товарищей, враги заколебались.

Между тем крики Габриэля разбудили осажденных. Барабаны забили сбор; набатный колокол зазвонил в церкви Капитула. Не прошло и пяти минут, как на вал сбежалось больше ста человек, готовых вместе с виконтом д’Эксмесом отбросить новых нападающих.

Итак, дерзкая попытка неприятеля не удалась. Нападавшим оставалось только бить отбой, что они и поспешили сделать, оставив на месте схватки немало трупов.

Город был еще раз спасен, и еще раз — благодаря Габриэлю. Но Сен-Кантену надо было продержаться еще долгих четыре дня.

XXXIV ПОБЕДА В ПОРАЖЕНИИ

После неожиданного отпора неприятель понял, что овладеет городом не раньше, чем уничтожит одно за другим все средства сопротивления, какие еще оставались у обороняющихся. Поэтому в течение последующих трех дней не было ни одного штурма. Защитники крепости, воодушевленные сверхъестественным мужеством, казались непобедимыми, и, когда противник бросился на стены, стены оказались менее стойкими, чем сердца. Башни обваливались, рвы заполнялись землей, весь пояс укреплений рушился камень за камнем.

Затем, на четвертый день после ночного нападения, испанцы наконец отважились на новый штурм. Это был восьмой, и последний, день отсрочки, обещанной королю Габриэлем. Если неприятель и на этот раз будет отбит, отец его получит свободу. В противном случае все его труды, все его усилия пойдут прахом, а Диану, отца и его самого, Габриэля, ждет гибель.

Поэтому в этот последний день он проявил невиданную доселе отвагу. Никто бы не поверил, что в душе и в теле одного человека могут таиться такие неисчерпаемые силы, такая могучая воля. Он не думал об опасностях, о смерти, он думал только о своем отце и о своей невесте и бросался на пики, ходил под пулями и ядрами, словно заговоренный. Раненный обломком камня в бок, наконечником копья в лоб, он не чувствовал боли; он будто опьянел от воодушевления: носился с места на место, колол, разил, рубил, словом и делом поднимая товарищей на борьбу. Его видели повсюду, где заваривалось особенно жаркое дело. Он вдохновлял весь город — так жизнь одушевляет тело. Он один стоил десяти, двадцати, ста бойцов. И при этом невероятном увлечении борьбой он не терял ни на миг самообладания и осмотрительности. Замечая быстрым, как молния, взглядом опасность, он мгновенно отражал ее.

Так продолжалось шесть часов, с часу дня до семи вечера.

В семь часов стемнело, и неприятель забил отбой. И когда последний испанец покинул последний атакуемый редут, Габриэль, обессилев от усталости и счастья, упал на руки стоявших рядом людей.

С триумфом его отнесли в ратушу.

Раны Габриэля были не страшны, и его забытье длилось недолго. Когда он очнулся, подле него сидел сияющий адмирал Колиньи.

— Адмирал, не сон ли это? — спросил Габриэль. — Сегодня неприятель опять пошел на страшный приступ, и мы опять его отбили?

— Да, друг мой, и не без вашей помощи, — ответил Гаспар.

— Значит, восемь дней, что предоставил мне король, истекли? — воскликнул Габриэль. — Слава Богу!

— А чтобы окончательно поставить вас на ноги, я пришел к вам с отличными известиями, — продолжал Колиньи. — Оборона Сен-Кантена позволила наладить оборону всей территории. Один из моих лазутчиков, ухитрившийся повидать коннетабля, обнадежил меня как нельзя более на этот счет. Господин де Гиз прибыл в Париж с пьемонтской армией и вместе с кардиналом Лотарингским готовит город и людей к обороне. Обезлюдевший и разрушенный Сен-Кантен теперь уже не сможет выдержать ближайшего штурма, но его и наша задача выполнена. Франция спасена, мой друг!

— Ах, адмирал, вы не знаете, как вы осчастливили меня! — обрадовался Габриэль. — Но позвольте спросить вас вот о чем. Не из пустого тщеславия я задаю вам такой вопрос. Вы меня теперь достаточно знаете, чтобы поверить этому. В основе этого вопроса лежит очень веское, очень важное побуждение, поверьте. Вот он: считаете ли вы, господин адмирал, что удачной обороной за последние восемь дней Сен-Кантен в некоторой мере обязан мне?