«Друг мой, среди треволнений и упований этой последней ночи, которая, быть может, навсегда разлучит нас, меня тревожит мысль. Вот она: возможно, что, исполняя свой страшный долг, Вы будете вынуждены вступить в столкновение с королем; возможно, что в результате этой борьбы Вы возненавидите его и захотите покарать…
Габриэль, я не знаю точно, мой ли он отец, но знаю, что он все время лелеял меня, как своего ребенка. Когда я думаю о Вашей мести, я содрогаюсь. И если месть эта осуществится, я погибну.
И пока все эти ужасные сомнения еще не разрешены, умоляю Вас, Габриэль: сохраните уважение к особе короля. Ведь людей должны карать не такие же люди, а Бог!
Итак, друг мой, что бы ни случилось, не спешите карать даже заведомого преступника. Не будьте его судьей и тем более его палачом. Знайте: Всевышний отомстит за Вас так сурово, как Вам не суметь. Доверьте Вашу тяжбу Его правосудию.
Сделайте так во имя любви ко мне. Милосердия! Вот последняя мольба, последний призыв, который к Вам обращает
Габриэль, грустно улыбаясь, дважды перечитал письмо, потом сложил его, спрятал на своей груди и, опустив голову, на минутку задумался. Потом, как бы очнувшись от сна, сказал:
— Хорошо! Свои приказания я не отменяю. Если я, как было сказано, не вернусь, если вы обо мне что-нибудь услышите или, наоборот, ничего не услышите, запомните крепко-накрепко, что вам надлежит сделать…
— Я вас слушаю, господин виконт, — отозвался Андре.
— Через несколько дней госпожа де Кастро прибудет в Париж. Вы должны узнать точный срок ее прибытия.
— Это несложно, господин виконт.
— Постарайтесь выйти ей навстречу и передайте от моего имени вот этот запечатанный пакет. В нем нет ничего ценного… так, просто косынка и больше ничего, но смотрите не потеряйте ее. Вы вручите ей этот пакет и скажете…
— Что ей сказать, господин виконт? — спросил Андре, видя, что тот колеблется.
— Нет, не говорите ей ничего! Скажите только, что она свободна, что я возвращаю ей все ее обещания, залогом чего служит эта косынка.
— И это все?
— Все… А если обо мне не будет вестей и госпожа де Кастро проявит хоть чуточку беспокойства, тогда… вы скажете… Впрочем, не говорите ей ничего, но попросите, чтоб она взяла вас обратно к себе на службу. А если она не захочет, возвращайтесь сюда и ждите, когда я вернусь.
— Вы вернетесь… господин виконт, вернетесь… — со слезами на глазах прошептала кормилица. — Разве может случиться, чтобы вы пропали без вести?
— Может, так оно и лучше было бы… — заметил Габриэль. — Во всяком случае, надейся и жди меня.
— Надеяться! А вдруг вы исчезнете! — воскликнула Алоиза.
— Исчезну? Почему ты так думаешь? Ведь всего не предвидишь. И все-таки я надеюсь вскоре обнять тебя, Алоиза!
— Да благословит вас Бог за эти слова!
— А кроме этих приказаний, у господина виконта других не будет? — спросил Андре.
— Нет… Впрочем, постойте!
И Габриэль, присев к столу, написал следующее письмо адмиралу Колиньи:
«Г-н адмирал, извольте считать меня с нынешнего дня в ваших рядах. Так или иначе, но я безраздельно отдаю себя вашему делу и посвящаю угнетенной религии свое сердце и свою жизнь.
— Передайте, если я не вернусь, — Габриэль протянул Андре запечатанное письмо. — А теперь, друзья мои, я с вами прощаюсь и ухожу. Час настал!..
И действительно, через полчаса Габриэль уже стучал в ворота Шатле.
XXX
НЕВЕДОМЫЙ УЗНИК
Г-н де Сальвуазон, комендант Шатле, который принимал Габриэля при первом посещении, недавно скончался. Нового коменданта звали г-н де Сазерак.
К нему-то и провели молодого человека. Беспокойство железной хваткой сжало горло Габриэля, и он не смог выдавить из себя ни слова. Молча он показал коменданту кольцо короля.
Г-н де Сазерак с достоинством поклонился: