— Не бывает лишних знаний, — улыбнулся Санх. — Счастливого полета, леди Шалли.
Он поклонился и вышел, оставив меня наедине с бумажным кирпичиком, считывателем и головной болью. Еще с полчаса я посидела в каюте с абсолютно пустой головой и не менее пустым взглядом, наслаждаясь последними минутами тишины и спокойствия. Потом встала и вышла за дверь. Нужно было готовиться к отлету.
Тринадцать дней спустя.
Хорошее число — тринадцать. Обнадеживающее… Тринадцать — это значит, что до «Полюса» остались какие-то сутки лета. И проблема по имени Марлен Рис перестанет держать в постоянном напряжении мои нервы. Или, во всяком случае, перестанет трепать их с такой интенсивностью.
Я бросила косой взгляд на бумажный томик, валяющийся в изголовье кровати и малодушно поспешила убраться из собственной каюты. Если я пыталась изучать пухлый труд мудрецов Станайи, на меня нападала невыразимая тоска, а местами и раздражение, выливающееся на всех встречных и поперечных. Если же игнорировать стопку жесткой бумаги, просыпалась годами дрыхнущая совесть и принималась клевать меня со всех сторон, предрекая неминуемую гибель объекта, если я не осилю все от первой до последней буквы. Поэтому я предпочитала третий вариант, в который созерцание книги не входило.
В кают-компании было на редкость тихо и малолюдно. Только четверка силовиков азартно резалась в дабл-карк, да Оско с Наррау возились возле корабельного голографа. Впрочем, как и неделю назад.
Я перевела взгляд на воздушные фигурки, кружащие над голографом. «Звезды». Оско просто загорелся идеей стрясти с научного отдела что-нибудь эдакое, поэтому разрозненные снимки и куски съемки сейчас тщательно монтируются в «конкурентоспособный» ролик.
— Куратор, помогите, а? — замечает меня Наррау.
— Чем?
— Гляньте снимки, мы уже два дня не можем лучшие выбрать. Выскажете свое авторитетное мнение.
Я хмыкнула.
— У Пешша спросите. Это он у нас авторитет в изящных искусствах.
— Так и мы не для искусствоведов делаем, а для «бахилов». А вы в таком деле авторитет почище Пешша. Шеф, ну посмотрите, вам что, жалко?
— Ладно, давайте, — неохотно согласилась я. Ткну наугад, пусть потом сами разбираются.
В руки полетел портативный голограф. Я хотела включить его только для отвода глаз, но… Пальцы сами нажимали кнопки, пролистывая снимок за снимком. Вот лазурные птицы с широкими крыльями, вот здесь крылья укорачиваются… а здесь вообще непонятно что — поймали момент трансмутации. И почему-то очень много снимков гуманоидов. Я склонила голову на бок, со странным любопытством разглядывая застывшие фигурки и лица, только с первого взгляда кажущиеся копиями друг друга. Белая кожа, настолько тонкая, что кажется прозрачной, алые глаза, копны серо-черных, как дымка, волос, расцвеченных водянисто-красными, в цвет глаз, прядями. Такими «звезды» становятся на несколько мгновений, чтобы через секунду быть утянутыми новой волной превращений. Если они того хотят. А если не хотят… Что ж, кожа приобретает бледный румянец и перестает казаться тонкой пленкой, волосы чернеют до антрацитового блеска, а контрастные пряди начинают пламенеть ярко-алым. Фигура теряет хрупкость былинки, ведомой ветром. И только глаза остаются все теми же красными звездочками, не отражающими ничего.
Я наугад ткнула пальцем в первые попавшиеся снимки и перебросила голограф обратно. В следующий момент в моих руках оказалась давешняя книга. Не то чтобы телекинез был моим коньком, но если не сделать вид, что безумно занята, от меня не отстанут. А заставить себя уйти я уже не могла.
Глаза попытались хотя бы для вида пробежаться по строчкам.«…Мы нашли его на третий день…» Палуба едва заметно вздрогнула под ногами. Я машинально вскинула голову и прислушалась. Все занимались своими делами, ни на что не обращая внимания. Показалось, что ли?…
Ладно, кого там нашли? Я всмотрелась в текст и скривилась. Ангела. Падшего. Фи, какая банальность.«…Обгоревшие крылья его были чернее сажи и перья выпадали из них при каждом движении, копоть въелась ему в волосы и перья настолько, что не тогда, ни в последствии не смывалась ничем. Без сомнения, это была часть кары верховных богов, хотя и не главная, и мы все видели это. Однако мы так и не смогли узнать, за что его покарали…»
Палуба вздрогнула вторично. Нет, вот теперь точно не показалось. Я задумчиво покосилась на книгу, но, наткнувшись на фразу: «На сем заканчивается период главенства мудрейшего Ситтика, известного так же такими деяниями, как…», застонала. Список «деяний» тянулся на полдесятка страниц, и все примерно такого же сорта, как и нахождение полудохлого подкопченного ангела на заднем дворе хозпостроек.
Впрочем, я не теряла надежды. Опыт недвусмысленно подсказывал мне, что сколько-нибудь ценная информация рано или поздно вынырнет. Но явно не сегодня.
Книга отправилась обратно в каюту, я же решительно направилась на «капитанский мостик». Тряска нравилась мне все меньше и меньше, тем более, что мы шли достаточно оживленной трассой, и поломка была бы более чем неуместна.