Два выстрела во втором антракте

– Это мне Игорь так вашу группу назвал, – объяснила Маша. – Когда мы только познакомились и я спросила, что ему нужно от моего отца. Он объяснил, что вы ищете убийц Столыпина и что вы не от какой-то партии, а сами по себе. Но так не бывает! Должна быть какая-то организация! Рассказывайте, или я уйду.

Углов и Ваня переглянулись. Что было делать? Положение было безвыходное. Говорить правду было нельзя. Надо было выдумать что-то правдоподобное. Но что?

– Мне надо посоветоваться с моим товарищем, – сказал Углов. – Это вопрос непростой.

– Хорошо, советуйтесь, – согласилась Маша. – Только не слишком долго.

Оперативники вышли в соседнюю комнату, и Углов тихо спросил:

– Ну, что ей сказать? Кем назовемся? Может, скажем, что мы от большевиков? Или от анархистов?

– Не получится, – отвечал Ваня. – Мы плохо их знаем, только в общих чертах, из книг. А она всех знает изнутри. Сразу разоблачит. И вообще… Я чувствую в ней похожий дар, как и во мне. Не такой сильный, но есть. Она ложь чувствует. Слышали, как она сказала: «Легенды не принимаются»? Это правда. Соврать не получится.

– Но сказать правду мы тоже не можем! – Углов повысил голос. – Ты же знаешь!

– Знаю. Но все равно придется. Знаете, что я предлагаю? Скажем только главное. Самую суть. Подробности раскрывать не станем. Объясним, почему; она поймет. Тогда она станет нашим союзником.

– С нас за это начальство голову снимет, когда вернемся!

– А мы про этот разговор с Машей рассказывать не будем, – предложил Ваня. – Кто нас проверит? Это ведь я в группе – «детектор лжи». А если я буду говорить заодно с вами – все прокатит.

Углов ничего не ответил. Несколько минут он напряженно размышлял, потом решительно произнес:

– Хорошо, давай! Я буду говорить, а ты, если что, – меня останавливать и поправлять.

Они вернулись на кухню, сели, и Углов заговорил:

– Мы выполним ваше требование. Скажем вам правду. Подлинную, настоящую правду. Этим мы нарушим строжайший запрет, который получили от своего руководства. И вообще этот наш рассказ может иметь далеко идущие последствия, которых мы не можем даже представить. Поэтому у меня есть одно условие. Прежде чем я начну говорить, вы должны дать слово, что не расскажете о том, что услышите здесь, ни одному человеку. Никогда! Даете такое слово?

– Но я еще не знаю, о чем идет речь! – попробовала протестовать девушка. – Как же я буду в чем-то клясться?

– Потом, когда узнаете, поздно будет. Дайте слово, что никому не расскажете, иначе я рта не раскрою, – настаивал майор.

Маша пожала плечами.

– Ну, ладно, если это так для вас важно, я дам слово. Обещаю, что никому не расскажу то, что от вас услышу. Хотите, чтобы я чем-то поклялась? Но я атеистка, в богов не верю…

– Клясться не надо, слова достаточно, – сказал Углов. – Но я хочу уточнить: вы не расскажете этого никогда, никому, даже под угрозой смерти. Обещаете?

– Хорошо, обещаю, – повторила девушка.

То ли ей передалась обеспокоенность майора, то ли она почувствовала что-то, но она стала необычайно серьезной.

– Итак… – произнес Углов.

Помолчал, подыскивая нужные слова, затем заговорил:

– Игорь сказал вам чистую правду: мы действительно прибыли сюда, чтобы расследовать убийство премьер-министра Столыпина. Но он не мог вам сказать, откуда мы прибыли, потому что мы приехали не из какого-то города Российской империи и не из-за границы. Я знаю, в это трудно поверить, но правда состоит в том, что мы прибыли из будущего.

Сказав это, Углов замолчал и выжидающе взглянул на девушку. И правильно сделал: ее губы тронула презрительная усмешка.

– Из будущего? – сказала она. – И вы хотите, чтобы я поверила в такие сказки?

– Это не сказки, – вступил в разговор Ваня. – Это правда. Прислушайтесь к себе, и вы это поймете. У вас же есть дар чувствовать правду и ложь. Я вижу, я сам такой.

Вопреки ожиданиям Углова, эти слова подействовали на Машу. Она внимательно взглянула на Ваню, перевела взгляд на майора… Возможно, она делала как раз то, что рекомендовал Полушкин, – прислушивалась к себе. Выражение ее лица изменилось: на нем больше не было гримасы презрительного недоверия. Но и веры тоже не было.

– Нет, но так нельзя! – воскликнула девушка. – Все только на одних ощущениях… Это шарлатанство! Докажите!

– Я думал об этом, – кивнул Углов. – Но каких доказательств вы ждете? Что я скажу, какой экипаж сейчас проедет по улице? Как будет выглядеть завтрашний номер какой-нибудь петербургской газеты? Я об этом понятия не имею. Поймите: мы прибыли сюда из точки, отстоящей от вашего времени на сто с лишним лет. Я знаю, что случится с Россией через три года, через пять, через десять – но для вас это не доказательства. А что будет через час, я не знаю.

– А почему вы сказали «через три»? Что такого будет через три года?

– Мировая война. – Углов произнес эти два слова тяжело, словно гири на стол выложил. – С Германией и Австрией. Погибнут миллионы людей. Будет разруха, голод… И не только…

– А что еще?

Никакого недоверия уже не было на лице Маши; она спрашивала с тревогой и надеждой, словно у волшебного зеркала.