Два товарища

– Пульс у тебя совсем паршивый, похоже, предынфарктное состояние.

– Прошлый раз ты говорила то же самое, – сказал я. – У любого прораба каждый день предынфарктное состояние. Особенно перед праздником.

– Если ты не веришь мне, – обиделась Клава, – сходи к другому врачу.

– Я бы сходил. Если б знал, что меня положат в больницу.

Про себя я подумал, что в больницу лечь сейчас было бы очень неплохо, пускай Силаев сам сдает мой объект, раз уж он ему так нравится.

– Хорошие пряники, – сказал я. – Где ты достала муку?

– Хорошая хозяйка все достанет. Правда, я хорошая хозяйка?

– Не хвастайся, я все равно на тебе не женюсь.

Она засмеялась:

– Потому что это зависит не только от тебя. Между прочим, как там поживает Зоя?

– Какая Зоя?

– Ну, твоя симпатия. Которая работает в забегаловке. Я думаю, ты имел бы у нее успех.

Все это говорится в подчеркнуто шутливом тоне, но при этом она бросает на меня быстрый и тревожный взгляд. Она боится, что в шутке есть доля истины.

Между прочим, пока я пью чай, происходит такой эпизод. Клава вдруг бледнеет и прикладывает ладонь к груди возле горла.

– Что с тобой? – вскакиваю я.

Она ни слова не говорит. Закрыв глаза, машет рукой. Потом, переводя дыхание, улыбается:

– Да так… ерунда.

– Тебе дурно?

– Немножко. Не обращай внимания.

Я смотрю на нее подозрительно. Это уже не из книжек. Клава вздыхает:

– Дурачок. В конце концов, я врач и знаю, что надо делать в таких случаях.

– Ты знаешь это не как врач, а как баба.

– Хотя бы и так, – согласилась Клава. – И поэтому знаю.

Ну что ж, в ее возрасте она имеет право на такой опыт, но все равно это мне кажется оскорбительным. Роза бы так не сказала.

Я отодвинул стакан и встал.

– Ты хочешь уйти? – тихо спросила она.

– Да, – сказал я.

В глазах у нее показались слезы, но она не заплакала.

– Если тебе надоело, ты можешь уйти, – сказала она, помолчав. – Я не буду тебе мешать. Господи, какая я идиотка. Зачем я заставляю тебя нервничать? Ты хороший, добрый, талантливый человек.

Если бы она закричала или заплакала, я бы, пожалуй, ушел. Сейчас я не мог этого сделать.

– Ты опять говоришь глупости, – проворчал я, успокаиваясь. – Никакой я не талантливый. Обыкновенный серый человечишка. И зачем тебе нужно, чтобы я был талантливым? У тебя был уже один талантливый. Разве тебе мало?

Стрелки подошли к двенадцати. Клава долго думала о чем-то своем, потом спросила:

– Скажи, ты меня хоть немножечко любишь?

– Сколько можно спрашивать об одном и том же?

– Не сердись. Просто мне кажется, что ты ходишь ко мне из жалости. Жалость – самое отвратительное человеческое чувство.

– Неправда, – сказал я устало. – Это ты прочла в своих книжках. Было бы совсем неплохо, если бы мы побольше жалели друг друга.

Я уже совсем засыпал, когда Клава толкнула меня в бок:

– Ты знаешь, о чем я думаю?

– О чем? – Я не в состоянии был даже сердиться.

– Я думаю о том, как хорошо знать, что всегда рядом с тобой есть такой человек.

Это она обо мне. Книжки не доведут ее до добра.

15

На другой день погода немного улучшилась, с утра показалось солнце. Рабочие сидели на бревнах возле растворомешалки, курили. Большинство из них было мне незнакомо – их прислали другие прорабы по приказанию Силаева. Кто из них чем занимается – видно было по инструментам. Вместе с Шиловым я развел их по pабочим местам, обошел объект и вернулся в прорабскую. В прорабской за моим столом сидел некто Гусев, корреспондент городской газеты. В газете он, видимо, считался специалистом по строительным делам, потому что все время околачивался в нашем тресте. Очерки его не отличались стилевым разнообразием и почти все начинались примерно так: «В тресте «Жилстрой» все хорошо знают бригадира такого-то…»

Увидев меня, Гусев встал из-за стола и пошел мне навстречу. Был он, как всегда, в вельветовых брюках, болгарской куртке из кожзаменителя и в синем берете.

– Привет, старик, – сказал он в порыве высокого энтузиазма и долго тряс мою руку.

«Ну что ж, – подумал я, – как говорит Писатель, время есть, будет тресть».

– А я к тебе по делу, – сказал Гусев, натрясшись вдоволь.

– Очерк обо мне писать?

– Откуда ты знаешь?

– Такой я проницательный человек, – сказал я. – Это тебе Силаев посоветовал?

– Он, – сказал Гусев, вынимая толстый, обтянутый резинкой блокнот.

Это событие я воспринял как дурное предзнаменование. Если уж обо мне решили писать в газете, то покоя теперь не дадут.

– Говорят, скоро главным инженером будешь? – спросил Гусев. Он сел напротив меня и положил ногу на ногу.

– Подожди еще, – сказал я, – может, не буду. И вообще, ты бы написал о ком-нибудь другом. Вон хоть о Шилове. Лучший бригадир в тресте.

– О нем я уже писал, – сказал Гусев и сделал пометку в блокноте, должно быть, насчет моей скромности. – Ну давай, чтоб зря время не терять, ты мне расскажи коротко о себе.

– Зачем это тебе? – спросил я. – Все равно напишешь: «В тресте «Жилстрой» все хорошо знают прораба Самохина. Этот высокий, широкоплечий человек с открытым лицом и приветливым взглядом не зря пользуется уважением коллектива. «Наш Самохин», – с любовью говорят о нем рабочие».