Два талисмана

Явирита поняла вопрос хозяйки как разрешение встрять в господский разговор — и на Ларша с двух сторон хлынули рассказы о несравненном, горячо любимом Мотыльке. О том, как он изгнал с кухни чужого кота. О том, как чудесно он танцевал на задних лапках. О том, как он скатывал в трубку вон тот половик, что лежит у двери. О том, как он скромен, аккуратен, приветлив, как он каждое утро лизал хозяйке руку, а потом отправлялся проведать Явириту — все ли у нее в порядке?

Две женщины говорили наперебой, горячо и взволнованно, а Ларш глядел в глаза Лебеди. В глаза, из которых исчезло лукавое веселье. В глаза, наливающиеся слезами.

И рухнула стена, которой старая женщина отгородилась от неласкового мира. Кримерра закрыла лицо руками и горько разрыдалась.

Ларш вместе со служанкой утешал Кримерру, поил вином, уговаривал лечь. Сердце его заходилось от жалости — словно его бабушку кто-то обидел.

Где же найти этого окаянного Мотылька, от которого столько радости двум одиноким женщинам? Ларш готов был ходить от двора к двору, заглядывать в каждую калитку и спрашивать: «Не забегал ли к вам беленький песик?» Но, конечно, толку от такого блуждания не было бы совсем.

И единственным разумным соображением, пришедшим в голову огорченному юноше, было: «Надо поговорить с Мирвиком! Если Мотылек и впрямь украден — может, Мирвику известно, кто этим промышляет?»

Глава 9

В театре нарастало смятение. Актеры, ничего не соображая, безнадежно бубнили свои роли. Бики и Мирвик закрепляли щиты декораций, которые на репетиции выглядели неплохо, а сейчас, перед самым спектаклем, вдруг оказались расшатанными и готовыми вот-вот рухнуть. Эртала едва не подралась с Бариллой, которая принялась показывать новой актрисе, как должна держаться на сцене королева. Ну, показала бы — и ладно. Так ведь попутно принялась называть девушку деревенской коровой, неуклюжей колодой, бочкой для дождевой воды… Последнее сравнение привело Эрталу в ярость… ну, ничего, ничего, красавиц вовремя успели растащить, их лица не пострадали. «Злодейка» Уршита увела Эрталу гримироваться.

Раушарни был в ярости: все эти неурядицы, грозившие срывом спектакля, проходили сквозь его душу. А тут еще притащилась Джалена с опухшим лицом и молила выпустить ее на сцену — хоть простолюдинкой из мятежного города!

Раушарни терпел и молчал (в конце концов, бедняжка не сама себе плеснула в лицо чернилами), но ему становилось все труднее удерживать свои руки от убийства, в язык — от бешеного монолога.

Тут подлетел Заренги, новый герой-любовник, и в ужасе сообщил, что двое «придворных» решили выпить для храбрости — и перестарались. Их уже и в бочку с водой мордами макали, и жженые перья им под нос тыкали — лежат вроде бревен, только один пытается песню петь…

— Сколько осталось придворных в свите королевы? — рявкнул Раушарни на ни в чем не повинного Заренги.

— Один… — несчастным голосом отозвался тот.

— Так возьмите из бунтующих горожан. Первый раз, что ли? Учить вас еще…

— Вот этот один и есть — из бунтующих. У остальных такие хари… Да и здоровяки они, придворный костюм на них не налезет. Помельче бы кого…

Следовавший за Раушарни по пятам Лейчар Веселый Зверь из Клана Волка (застенчивый до немоты юноша, бравший у Раушарни «уроки дикции») потрясенно поднял руку ко рту. Он вполне понимал смятение актеров. Неважно, сколько служанок и придворных сопровождают настоящих королев. У сцены свои законы. И они требуют, чтобы при первом появлении на сцене — «большом выходе» — в свите королевы было двое придворных, у супруги Хранителя города — один, а прочие знатные дамы могут появляться в сопровождении одних лишь прислужниц. Так требуют вековые каноны театра, и не аршмирской труппе позориться, нарушая эти каноны!

Высокородный юноша так переживал за премьеру, готовую сорваться, что едва не решился на немыслимый поступок: предложить себя для этой роли без слов! Если хорошенько набелить лицо, никто не догадается, что за королевой-актрисой вышагивает Сын Клана…

Но героический порыв Лейчара остался никому не известен, потому что Раушарни, оглядевшись, увидел Мирвика, придерживающего щит, над которым трудился Бики.

— Эй, ты, поэт!.. Тебя зову, тебя, много тут поэтов, что ли?.. Как закончишь с декорациями — бегом переодеваться. Пойдешь в свите королевы. Там всего-то и надо, что не сутулиться, не чесаться на ходу и высоко держать голову. Все понял?

Мирвик все понял — и засиял, как театральная люстра.

А Лейчар вздохнул от разочарования. Только что накатили небывалые, золотые мгновения, когда он мог заговорить, не боясь сошедшихся на нем взглядов. Мог предложить нечто отчаянное, немыслимое — то, что всех спасло бы, всех выручило. И жизнь пошла бы иначе, и сам он стал бы иным…

Но яркие мгновения отваги исчезли, ничего не изменив. Лейчару оставалось привычно топтаться за чужими спинами, избегать взглядов и молчать, молчать, молчать…

* * *

Неподалеку от театра Ларш встретил Гурби. Двое Сыновей Кланов, недавно «позвеневших мечами», поздоровались подчеркнуто приветливо и радушно.