Два талисмана

Ульден опустил глаза на бумагу, еще раз перечитал ряд имен. Вдруг посерьезнел, о чем-то ненадолго задумался. А затем хлопнул ладонью по столу:

— Горячую воду и чистую одежду, быстро! Сейчас ополоснусь — и уйду допоздна. Может, и до утра буду в Наррабанских Хоромах. — И добавил негромко, для себя: — Только сначала надо зайти… — И забарабанил пальцами по списку больных.

— Как — до утра?! — возопила из-за двери кухарка-наррабанка. — А поесть толком?

Обиженно тявкнула рыжая Пилюля — словно тоже почувствовала, что долгожданный хозяин вновь уходит.

— Молчи, дуреха! — цыкнула домоправительница на кухарку. — Нужна ему твоя стряпня! Его у наррабанского вельможи повкуснее угостят. Пусть молодой господин повеселится, пусть! В его возрасте надо с другими знатными юношами гулять-развлекаться, а не всякую вонючую гадость из склянки в склянку переливать!

Глава 4

Цирк — это яркое, праздничное воспоминание детства: заехавший в замок бродячий фургон, расписанный радужными полосами и влекомый веселыми лошадками, головы которых украшены алыми султанами из перьев.

Цирк — это сказочной красоты девочка-наррабанка, чуть постарше тебя, в малиновых шароварах и золотой кофточке, которая бесстрашно идет по канату, протянутому от крыши амбара к крыше конюшни, бьет в бубен и приплясывает.

Цирк — это две неимоверно умные собаки, одна в розовом платьице, другая в черном плаще, танцующие на задних лапках уморительные танцы.

Цирк — это акробат в желто-зеленом трико, завязывающий свое тело в немыслимые узлы… ах, тебе бы научиться так, вот бы иззавидовались деревенские мальчишки, лучше тебя умеющие нырять!

Цирк — это «человек-пес» с пришитым к штанам хвостом, в шапочке с длинными меховыми ушами — как славно он лает, как ловко вертит хвостом, как смешно обнюхивает зрителей!

На циркачей надо смотреть в детстве — тогда в памяти останется вспышка радости, и смеха, и восторженной зависти. И уверенность в том, что, когда подрастешь, непременно сбежишь с бродячим фургоном. Будешь так же ловко жонглировать ножами, как вон тот верткий парень в красных сапогах, женишься на красавице-наррабанке, что умеет плясать на канате, и никогда-никогда, никому-никому не признаешься, что ты — Сын Клана…

Вот таким и надо оставить это великолепное воспоминание. Не следует глядеть на бродячий цирк взрослыми глазами.

Потому что взрослыми глазами ты увидишь обшарпанный, расхлябанный фургон. И пусть он расписан сказочными огненными птицами — увы, под снегом и дождями этот птичник изрядно полинял. А на крыле одной из алых красавиц нацарапано непристойное ругательство — памятка от разочарованного зрителя.

Не надо, Ларш, не вспоминай цирк твоего детства, не сравнивай его с убогим балаганом, что остановился возле пустующих конюшен. Иначе завертится в голове вопрос: а не тот ли это самый цирк? Подумаешь, фургон иначе раскрашен! Да за столько лет его не раз перекрасили!

Вот эта худая, смуглая, похожая на галку женщина с нездоровым блеском глаз, которая держит на руках малыша, — не она ли красавица-наррабанка, принцесса твоих юных грез? Вот этот лысоватый коротыш, что угодливо вертится вокруг тебя, — не это ли остроумный, ловкий и веселый «человек-пес»?

Кто знает?..

Но даже если это не они — все равно: такую грусть наводит выставленный напоказ неуютный кочевой быт, эти тряпки, развешанные для просушки на протянутой от фургона к фургону веревке, эти тощие псы, обнюхивающие твои сапоги (какие трюки будут выделывать собачки во время представления?), эти запахи жареной рыбы, пота и грима…

Хочется уйти, но уйти нельзя: ты тут не из любопытства, а по делу.

— Я уже расспросил горожан по соседству. — Стражник старался держаться солидно и важно, но с непривычки у него это не очень получалось. — Никто на вас не жалуется. Ничей покой вы пока не нарушили.

Ларш не стал уточнять, что, спеша взглянуть на цирк, он расспросил только метельщика, подметавшего Галечную площадь. Да и какие «горожане по соседству», если два ближайших к старым конюшням дома — нежилые, заколоченные. А с другой стороны — вообще обрыв к морю.

«Человек-пес» подобострастно закивал. Тощая женщина выдавила льстивую улыбку:

— Ах, господин стражник, ну, какое от нас беспокойство?

Ларш соображал, что бы сказать поумнее. Он не представлял себе, как нужно проверять, не нарушают ли циркачи аршмирские порядки. Юноша уже осмотрел фургоны, не углядел ничего подозрительного и зловредного. (Еще бы ему знать, как оно выглядит, подозрительное и зловредное!) В фургонах было скучно и пусто: почти все артисты, зная, что в ближайшее время работать не придется, рассыпались по ближайшим кабакам.

Но что же все-таки им сказать, чтобы произвести впечатление матерого «краба»?

Ах да, пожары…

— Когда готовите, где огонь разводите? — В голосе молодого стражника звенела неусыпная и ярая бдительность.

«Человек-пес» и смуглая женщина охотно показали ему кострище, аккуратно обложенное камнями.

— Как видишь, господин, Аршмир не спалим! — улыбался до ушей «человек-пес».

— Вроде всё в порядке, — неуверенно промямлил Ларш.