Два талисмана

— Что за чушь вы оба несете? — послышалось рядом гневное шипение. — Вы хоть понимаете, как вы сейчас меня оскорбили?

От волнения Гурби почти потерял голос. Ему хотелось заорать — а из горла вылетало сипение. Но злости в речах от этого не убавилось.

— Вы сомневаетесь в магии моего Клана? В Даре, который… от предка… от первого Вепря…

— Да я не… — попытался вставить Ларш.

Но Гурби совладал с голосом и заговорил спокойнее:

— Я зачаровал не кувшин и не кубок. Я зачаровал вино. Теперь в него можно лить отраву хоть полными пригоршнями. Жаль, что Верши-дэр осушил кубок до дна: я допил бы то, что осталось! Не задумываясь!

«А ведь он знает, что говорит, — беспомощно подумал Ларш. — Дядя наверняка проверил его Дар, когда приблизил к себе этого чародея».

Что же получается? Всыпать яд в вино могли многие: кувшин дважды распечатывался. Но именно от яда вельможа умереть не мог.

И все-таки он умер именно от яда.

Ларш с трудом успокоил обиженного Вепря, попытался расспросить его о том, что Гурби видел во время рокового тоста хозяина. Убедившись, что Вепрь не скажет ничего нового, отпустил его к гостям и обернулся к Авите.

Девушка словно ждала этого взгляда. Поднялась с места, подошла без излишней торопливости:

— Мне показалось, господину угодно спросить меня о чем-то?

И второй раз Ларш подумал: «Не читает ли она мысли?»

— Когда актеры декламировали монологи, Верши-дэр о чем-то беседовал с тобой?

— Это было так заметно? — усмехнулась Авита (и Ларш удивился ее хладнокровию). — Господин предложил мне поехать в Тайверан в составе его свиты. Он уверен… то есть он был уверен, что в столице мои способности к рисованию принесут мне успех.

«Ого! — подумал стражник. — Выходит, Авите невыгодна смерть вельможи? Хотя… я же только с ее слов знаю, о чем у них был разговор».

— А потом Раушарни закончил монолог. Верши-дэр вознаградил его деньгами. В зал внесли вино. Ну, тост хозяина и ритуальную фразу все слышали…

— Погоди, — перебил стражник девушку. — Что за ритуальная фраза?

— Он же совершал обряд йорвахра-ранса…

— Это еще что такое?

— Обряд призыва удачи. Его совершают очень редко: удача не любит, когда ее кличут, словно служанку. Только в тех случаях, когда на кон поставлена судьба. Или даже жизнь.

— Да? — процедил Ларш, бросив быстрый взгляд на тело вельможи, над которым склонился лекарь, и на Шерха, застывшего у стены подобно статуе. — Ничего не знаю о наррабанских обычаях. Можно поподробнее?

— Когда человек задумывает отчаянное, рискованное дело, он собирает гостей, угощает их, но сам ничего не ест и не пьет. Только к концу пира он выпивает чашу вина и произносит: «Ранса хмали саи!» Что означает: «Удачу — в мою судьбу!»

Ларш вспомнил, что Авита рассказывала о себе: мол, всю жизнь провела в глухомани, у родственников… И с подозрением поинтересовался: откуда у барышни такие познания?

Авита объяснила:

— В имении моего дяди был невольник-наррабанец. Не знаю, как он стал рабом. Это был образованный человек, талантливый художник. Он обучил меня и живописи, и языку. Много рассказывал о своей стране.

— Йорвахра-ранса? — вздохнул Ларш. — Еще одна загадка…

Авита шагнула к лежащему на скамье мертвому наррабанцу и принялась спокойно его рассматривать. Эта невозмутимость крепко царапнула Ларша: была в ней жестокость, равнодушие к чужой смерти. Он хотел одернуть девицу: мол, тут ей не театр! Но Авита обернулась к нему и сказала:

— А браслеты, выходит, Верши-дэр снял?

— Какие браслеты?

— Днем у него на каждой руке было по браслету. Я обратила на это внимание, когда в библиотеке господин потянулся снять со шкафчика футляр с рисунками. Рукава спустились к локтям… А теперь браслетов нет.

— Золотые? — насторожился стражник. — С камнями?

Пропажа драгоценностей могла оказаться важной для разгадки тайны.

— Вовсе нет, — покачала головой Авита. — Бисерная плетенка на кожаной основе, с завязками. У Верши-дэра на руках красивые рисунки — вот, один из них видно, рукав откинулся… А браслеты закрывали эти рисунки.

Ларш взглянул на оголившуюся руку мертвого вельможи.

— Такие рисунки называются татуировками, — блеснул он эрудицией.

В замке, где он рос, служили два наемника-наррабанца, и маленький Ларш иногда любовался цветными картинками на спинах и плечах смуглых гигантов, когда те, скинув рубахи, отрабатывали удары мечом или шестом.

Но он не стал рассказывать об этом Авите.

А художница словно потеряла интерес к происходящему. Зябко передернула плечами:

— Угодно ли господину спросить меня о чем-то еще? Я… у меня кружится голова.

«Не похоже», — подумал стражник. Но спорить не стал, кивком отпустил Авиту. Ему предстояло поговорить еще со многими, а какие вопросы задавать — Ларш представлял себе весьма туманно.

* * *

Потрясенные, нервно переговаривающиеся гости остались на своих местах за столом. Но скамья, на которой прежде сидел Гурби, сейчас служила ложем покойному хозяину пира. Поэтому Вепрь, оглядевшись, направился к тому концу стола, где сидел его приятель Зиннибран со своей сестрой Арчели.