Два солдата из стройбата

Прошло часа два тупого безделья и узбечонок Файзиев призвал товарищей к более активным развлечениям. Дедушка Пронин двинулся вдоль коек и где-то в середине казармы поднял с верхнего яруса салабона Птушко. Сонного и упирающегося привёл его в сержантский угол и поставил пред грозные очи Алиева. «Ну что, военный? – ласково спросил Алиев. – Ты ведь уже выспался? Пора Родине служить! Вот тебе зубная щётка, иди-ка ты, любезный, на парашу, вычисти её, как следует!» Птушко, щуря ещё слепленые сном глаза и с трудом вникая в происходящее, хрипло ответил: «Не стану я ничего чистить… я спать хочу!» – «Хотеть ты будешь на гражданке, товарищ рядовой, – возразил Алиев, – а сейчас заткни свою хотелку и выполняй приказ!» – «Щас! – вдруг заорал Птушко. – Уже бегу! Сам выполняй свои дурацкие приказы! В шесть утра начнёшь приказывать! Понял, нет? Достал уже!» – «Ты меня «на понял» не бери! – не поверил Алиев. – Быстро схватил щётку и мухой побежал исполнять!» – «Не буду!» – упёрся Птушко. «Слышь, Пронин! – сказал тогда Алиев, – ты глянь, – у салабона башка что-то раскалилась… не понимает слов приказа! Охолони его!». Верзила Пронин сгрёб салагу за несвежее исподнее, потащил к выходу из казармы, распахнул дверь и вышвырнул его на улицу. В казарму ворвалось облако морозного пара. «Щас другого кого найдём, – весело сказал Пронин, вернувшись к сослуживцам. – Кого поднять, товарищ старший сержант?» С улицы в дверь казармы бешено колотил Птушко и орал диким голосом с таким надрывом, будто бы его резали: «Откройте, твари! Здесь же мороз! Мать вашу! Я же босиком!! Вы люди или зверьё?!..» Тут среди коек послышался скрип, шорох, тихие ругательства и на взлётку вышел Петров. Он потоптался несколько секунд, видимо, раздумывая, не надеть ли сапоги, и решительно двинулся к дверям казармы. К нему мгновенно подскочил Кожомбердиев. «Ты куда это?» – тревожно спросил он. «А тебе какое дело?» – ответил Петров и, схватившись за ручку двери, стал с усилием отодвигать щеколду. «Не трожь!» – подскочил Кожомбердиев, и между парнями началась возня. Пока они пыхтели, отталкивая друг друга и обмениваясь лёгкими тычками, к ним подбежали Пронин, Зотов и Файзиев и совместными усилиями быстро скрутили противника, двинув ему для верности пару раз кулаками в морду. Петров брыкался, бешено пытаясь вырваться, но силы были неравны и его хоть и с трудом, но верно тащили через всю казарму. Когда Петрова, взъерошенного, поцарапанного, с разбитой верхней губой поставили перед Алиевым, он рванулся к проходу, но сразу несколько грубых рук остановили его. «Стоять, земеля! – сказал Алиев. – Да ты дёрганый какой!» – «… стоячий тебе земеля! – заорал Петров. – Чё творишь, сука?!» – «Сука – это ты, – примирительным тоном тихо сказал Алиев, – и тебя, как суку, кобели щас дрючить начнут!» Пронин протянул руки и ласково погладил Петрова по ягодицам. Петров, не раздумывая, двинул его кулаком в левый глаз. Пронин с воем согнулся, а остальные накинулись на Петрова, пытаясь ограничить его движения, не дать свободы его рукам и ногам. Петров начал яростно вертеться, отбиваясь и лепя кулаками вслепую, наугад, куда придётся и время от времени удачно попадал в чью-то мягкую плоть, несколько раз врубался изо всех сил в железные рёбра коек, но не чувствовал боли и продолжал лупить направо и налево. Уже чья-то кровь появилась на его кулаках, но силы опять были неравны, а он в отчаянии всё бился и бился, не желая сдаваться. Наконец его скрутили, согнули и поставили на четвереньки, крепко держа конечности и голову. Алиев подошёл сзади и ударами ноги раздвинул его колени…

Казарма спала, не шелохнувшись… или делала вид, что спала…

Петрова ударили по голове и кровавая пелена залила его сознание…

Через полчаса его кинули на середину взлётки. Очнувшись вскоре, он приковылял к сержантскому углу, где все уже мирно дремали по своим койкам и прошептал разбитыми губами: «Тебе не жить, Алиев… Ты труп, с сегодняшнего дня ты – труп!» – «Иди подмойся! – вполголоса сказал ему Алиев. – Да сопли подбери, чушок!» И спокойно повернувшись на бок, мирно уснул.