Два солдата из стройбата

В подростковом возрасте он как-то попал в Сухуми. Отец, поехав по делам, взял его с собой, так он на сухумском базаре умудрился украсть красивый сувенирный кинжал, сунул клинок за пояс под рубашкою, весь день ходил с ним и по возвращении в сельцо незаметно донёс до своего дома. Через некоторое время отец обнаружил кинжал в хозяйственном хламе под спальною лавкою, естественно, задал сыну нелицеприятные вопросы и, получив уклончивые ответы, избил его так, что пацан ещё с неделю мочился кипятком крови. А потом отправил его одного в Сухуми с приказом найти законного владельца кинжала и с извинениями вернуть ему украденную вещь. Алиев вместо Сухуми поднялся в горы и бросил кинжал в местную речушку, а вечером следующего дня вернулся домой и доложил отцу об исполнении приказа. Отец почему-то не поверил сыну и опять избил его. Алиев отлежался два дня и, вернувшись к своим обязанностям, снова стал пасти овец, выхлёстывая им спины толстою орешиной. Лёжа на холмах в траве рядом с пасущейся отарой, он сладострастно мечтал отомстить отцу, унизить его и заставить просить у него прощения. Планы мести были самые экзотические и в конце концов он решил его просто-напросто убить.

Однажды отец надумал перегнать отару на дальние холмы, а через них – в горы. Перегон был долгий, один раз по дороге отдыхали, но всё равно, когда уже поднялись довольно высоко, чувствовали себя довольно усталыми. Может, поэтому, а может, потому, что просто недоглядели, одна из овец на узкой тропинке горного серпантина сорвалась и повисла в крепких колючих кустах, торчащих на краю обрыва. Отец встал на четвереньки и, упираясь одной рукой в обрыв, другой рукой схватил сорвавшуюся овцу за ляжку и с усилием стал тащить её наверх. Алиев заворожённо смотрел на откляченный зад отца, обтянутый рваными холщовыми штанами, и ему хотелось, подойдя поближе, садануть изо всех сил в этот ненавистный зад ногой, чтобы отец без задержки полетел в пропасть вместе со спасаемой им овцой. Сделать это было совсем нетрудно, точка равновесия отца была такой зыбкой… небольшое усилие, просто чуть-чуть толкнуть его в спину и… всё… но… Алиев нерешительно топтался на месте до тех пор, пока отец не повернул к нему багровое лицо и не крикнул с натугою: «Ну, чего стоишь… помогай!» И он, словно под гипнозом, медленно подошёл, принял отцовскую позу, ухватил овцу за жёсткую шерсть и стал изо всех сил вытягивать её на тропинку.

Прошло небольшое время, в жизни ничего не менялось, Алиев также получал от отца на орехи и также страдал от одиночества и побоев.

Как-то ночью пацану не спалось, он встал со своей спальной лавки и прошёл в темноте к ложу отца. Ясный лунный свет падал на его раскрытую фигуру, и голая волосатая грудь чернела на границах с тенью. Алиев долго всматривался в отцовское лицо, потом пошёл на кухню, отыскал там нож и вернулся к спящему. Встав на колени возле постели и взяв нож обеими руками, Алиев поднял его над отцовскою грудью и… застыл на мучительные минуты. Нужно было решиться, но… он в напряжении только глядел и глядел на безмятежное чело отца, на его спутанные, давно не мытые волосы, грубую трёхдневную щетину, которая в темноте казалась предсмертною тенью, на его не до конца прикрытые, чуть подрагивающие веки… Мальчишеские руки дрожали, холодный пот стекал по вискам… приподняв нож, он уже готов был вонзить его в отцовскую грудь, но тут… капля пота, собравшаяся на кончике его носа, сорвалась и упала… Отец приоткрыл глаза и шёпотом спросил: «Ты чего, сынок?… Кушать захотел?». Он с трудом встал и отправился на кухню, принеся на обратном пути застывшую мамалыгу в потёртом чугунке, кусок брынзы и подсохшую лепешку с завёрнутой в неё зеленью. Вторым разом он вынес из кухни горшочек с простоквашей. Поставив еду на стол и сев против сына, он стал внимательно следить за его действиями, с удивлением отметив про себя ту жадность, с которой парень накинулся на мамалыгу. Алиев быстро подъел всё принесённое отцом и, не трогая посуду, отправился к своей лежанке. Здесь он разделся, лёг и мгновенно провалился в сон. Спал он спокойно и безмятежно, а отец долго ещё сидел за столом, подпирая голову своими тяжёлыми грубыми руками…