Два солдата из стройбата

«24 ноября 1976 года. Дорогая мама! Сегодня меня сильно побили мои сослуживцы потому, что я опять кушал объедки; били даже и ногами, и мне было очень больно. Я не понимаю, отчего нельзя мне доесть то, что оставили другие. Я же не ворую, не беру чужого, я скушал лишь отбросы, оставленные для помойки. Я не виноват, что еды мне не хватает, пайка маленькая и все кругом воруют. Заведующий складом – вор, и повар – вор, и хлеборез; сержанты и командиры отделений, когда на обеде разливают суп, своим подчинённым всегда зачерпывают сверху, где лишь пустая юшка; себе же и своим дружкам черпают снизу, из самой гущи, где обитают глубоководные продукты – картошечка, морковочка, а то и мяско. Думаю, и офицеры – воры, отчего бы нет, коли над их вагончиком всегда витают ароматы? А куда шли алюминиевые фляги с ягодой, собиравшиеся в лесу нашими трудами? Или ящики с грибами, ведь мы и грибниками порою становились. Известно же – ягоды на варенье офицерам, грибочки – на жарёху, а излишки – в город для обмена на рубли. Ведь сколько батальон этого добра сбирал, – офицерам же столько не осилить, даже если сержанты станут помогать. А откуда в окрестных деревнях хорошие кирзовые сапоги да новое обмундирование? Или байковое солдатское исподнее, которого мы в зиму так и не дождались? Словом, кушал я объедки и дальше буду кушать, пусть хоть убьют меня за них. Это хорошие продукты, не заплесневелые и не испорченные. Что Бог даёт – всё еда, спасибо Ему за пропитание…».

Петров сидел на кровати и плакал, а слёзы капали в раскрытый блокнот и не хотели униматься. Он думал, что не сможет более служить, и в то же время понимал, что деться ему некуда, и служить он будет. Душа закостенеет, уши перестанут слышать жалобы и стоны, а глаза – видеть страдания товарищей, и он постепенно превратится в чурку, не ощущающую ни боли, ни голода, ни холода. И может быть, лишь тогда он что-то ощутит, когда тупой колун шарахнет его сверху и расколет необратимо пополам.

Петров перевернул последнюю страницу.

...

«3 декабря 1976 года. Дорогая мама! Заклинаю Вас всем сущим на земле, объясните мне как-нибудь ради Господа нашего Иисуса Христа: для чего в нашей богатой стране служивые голодают?»…

Глава 10. В строю

Впервые только в армии Петров узнал о существовании такой народности, как курды. В их роте, в третьем взводе служил курд Алиев из маленького селения где-то между Гаграми и Пицундой. Алиев был замороченный, озлобленный, и сослуживцы не особо с ним общались. Как личность он оставлял впечатление какой-то недосказанности, и когда кто-то из ребят объяснил Петрову, что курды – те же цыгане, только с некоторою туретчинкой, он понял, в чём тут дело. Интуитивное недоверие, которое испытывал к Алиеву Петров, сразу и легко объяснялось общеизвестным стереотипом, выражающимся в стойком убеждении прочих народов, что с цыганами ухо надо держать востро. Никогда и ни при каких обстоятельствах не обнаруживал в себе Петров признаков национализма, никогда не мучился неприязнью к представителям других национальностей, и потому настороженное чувство к экзотическому курду объяснял он для себя не столько его происхождением, сколько его неприятной внешностью и шакальими повадками. А главное, Петров хорошо помнил, что творил Алиев в учебке, как он развлекался, заставляя своих товарищей ездить на «велосипеде». И лимонного кенаря Петров не мог забыть…